Никакого ответа. Но взгляд ее вдруг сделался задумчивым, почти оскорбленным.

— Разве вы не были бы готовы на все, лишь бы ее освободить? Разве вы не отдали бы за это все, чем обладаете в жизни?

Она покачала головой, будто отказываясь это слышать.

— Такого не может произойти.

Он окинул взглядом свое истерзанное тело, ногу, раздувшуюся, будто воздушный шарик.

— Но со мной-то произошло. Почему с ней не может?

В свете неоновых ламп лицо мадам Вассер выглядело как-то болезненно. Зеленоватая бледность его явно не украшала.

— Я думала, что вы поняли, за все это время…

— Понял что?

Она так быстро закрыла лицо руками, что он подумал, что она расплакалась. Но когда ее лицо снова появилось перед ним, на нем не было и следа слез. Напротив, выражение ее лица было таким же спокойным и даже чуть более решительным. Она медленно направилась к двери.

— Камилла оставила нас, Людовик.

Ее слова немного заглушил пронзительный скрип решетки, и Брайану показалось, что он плохо расслышал.

— Это как — «оставила»?

— Наша дочь мертва, Людовик. Сейчас у нас есть только вы…

Брайан закрыл глаза. По всему его телу пробежала дрожь.

В мозгу его вспыхнула одна-единственная мысль: «Я никогда не выйду отсюда живым».

Persona 2.

Бесформенное лицо, полупрозрачное, будто сделанное из фарфора. Черты его сглаженные. Большие полупрозрачные глаза с подчеркнуто симметричным разрезом. Рот цвета слоновой кости застыл в пространстве и времени.

Издалека перламутровая маска почта сливается с безупречной белизной заднего плана. Чтобы различить ее контуры, нужно находиться в нескольких сантиметрах от полотна.

— Ну, как?

Матильда отошла на шаг, не сводя взгляда с лица вечной юности.

— Не знаю. Я спрашиваю себя, не было ли лучше до этого.

Гина повернула голову к трюм гигантским маскам, повешенным в идеально ровный ряд.

— До чего? — вздохнула она. — Все возможные сочетания уже перепробованы!

Матильда опустила руки на бедра в позе, выражающей сомнение.

— Персона 2. Тот, кто сразу же притягивает взгляд. Вся эта белизна… В этом есть нечто, вызывающее беспокойство. Ее следовало бы поместить на витрину, а всю остальную серию оставить на стене.

Гина уныло опустила плечи.

— Делай как хочешь. Но Павел будет недоволен. Помнишь, что он тебе сказал?

— А как же: «Особенно не рррразлучать первую серию. Это не картина, дамы, это тррриптих!»

Подняв глаза к потолку, Гина прыснула со смеху.

— Как хорошо ты изображаешь его русский акцент! Так достоверно. Но он снова раскричится.

— Да что ему надо, в конце-то концов? Чтобы его картины продавались, так? Здесь ему галерея, а не музей. Недоволен — пускай идет куда-нибудь в другое место.

Идти в другое место, легко сказать… если и был художник, которого они не могли позволить себе потерять, так это Павел. Ему понадобилось всего два года, чтобы стать знаменитостью. Или, как говорится, «растущая ценность рынка». Его картины быстро и хорошо расходились. На новые серии было уже три заявки. Остаться без него казалось равносильным самоубийству.

Рынок… Еще притащить сюда вчерашнюю статью из «Монд». «Художественные галереи: кризис или перемены?» Конечно, это была ежегодная дежурная статья… В течение пятнадцати лет работы она только и слышала, что предсказания Кассандры о грядущем обвале рынка. Но теперь галереи закрывались одна за другой. Открывшиеся недавно не смогли преодолеть роковой период последних трех лет. Что касается остальных, с ними все было не так уж и плохо. Но остаться без Павла…

— Что сегодня с тобой происходит?

— Ничего, — суховато бросила Матильда. — Я делаю свою работу, вот и все.

Гина подошла к ней, снова застегивая костюм мышиного цвета. Этот костюм действительно очарователен… Изящный и в то же время выглядит не слишком чопорно. Хотя у нее нет особой уверенности, что он ей идет.

— Это из-за Камиллы?

— Камилла?

— Расстраиваешься из-за этого обеда? Сколько времени вы уже не виделись?

Матильда сжала зубы. Уж лучше бы она держала язык за зубами. Ну почему Гина так добивается ее откровенности? Впрочем, сожалеть уже поздно. Следовало ожидать, что ей захочется снова поговорить об этом обеде.