11 октября должен быть убит президент Ибрагим Мохаммед аль-Хамди. Убийство организуют вице-президент и начальник Генштаба Ахмед Хусейн аль-Гашими, премьер Абдельазиз Абдель Гани, член правящего Совета военного командования Абдель Алим, плюс Али Абдалла Салех, имеющий в подчинении танковую бригаду и десантников. Исполнят злодеяние головорезы из просаудовского племени Аль-Ахмар.

Жизненно важно раскрыть заговор! Не буду советовать, рабби, но думаю, будет достаточно следить за вышеперечисленными персонажами и племенной верхушкой. Местные, особенно детишки и слуги, отследят всех — за бакшиш, разумеется. Подслушка и захват кураторов-саудитов живьем приветствуются)))

Зачем Израилю вмешиваться? Ну, хотя бы затем, что попытка убийства главы государства и участие в госперевороте — однозначный повод для объявления войны Эр-Рияду! Тем более что йеменцы — самые воинственные из арабов.

Рабби! Понимаю, что задал сложную задачу. Свяжитесь с той, кого вы держали за Сару. Доверьтесь, и унас все получится!

Миха.

— Миша выделил слово «у нас»… — Марина вертела в пальцах распечатку. — И… как? Вы готовы?

— Готов, — четко выговорил Алон.

— Ну, что же… Откровенность за откровенность, — Ершова удобно откинулась на скрипучую спинку кресла. — Мы тоже получили послание от Михи. Оно уже запустило целую серию процессов в спецслужбах Ирака, в правительстве и у военных, поэтому выкладывать всё содержание «нашего» письма я не вправе. Но добавлю немного подробностей вот к этому, — она неторопливо вернула расшифровку. — Очень кстати образовалась социалистическая федерация Аден — Могадишо — Аддис-Абеба — Асмэра. Православным эфиопам в Аравии делать нечего, а вот правоверные сомалийцы и южные йеменцы вполне могут подкрепить северян Аль-Хамди…

— Как «китайские добровольцы» в Корее, — тонко улыбнулся Рехавам.

— Именно! — энергично кивнула Марина. — Аль-Хамди хотел объединиться с Южным Йеменом — ну, и отлично! Если Сана и Аден подпишут договор, то помогать войсками можно будет вполне легально. А уж когда всё начнется… Йеменские войска в Асире, Джизане и Наджране встретят, как освободителей! Дальше — больше… Вы только представьте себе: йеменцы с юга, а иорданцы с севера очищают от саудитов весь Хиджаз! Думаю, король Хуссейн не откажется вернуть родовые земли и вновь стать хранителем Мекки и Медины…

— Роскошно, просто роскошно… — промурлыкал Алон, щуря глаза от удовольствия. — Мадам, располагайте мною. Я ваш!

Воскресенье, 2 октября. Вечер

Москва, Пионерские пруды

Вообще-то, день рожденья полагалось отмечать в пятницу, но какой там праздник после пятой пары? Так что перенесли на субботу. Хорошо посидели.

Мама привезла роскошный «Наполеон», лучший торт в мире, а папа поздравил меня по электронке из Праги — до «Скайпа» еще расти и расти. Отцу сейчас нелегко, но он как-то умудряется тянуть воз хлопот в должности главного инженера, а по вечерам докторскую писать. Ничего, скоро к нему умотают мама с Настей, окружат «папулечку» любовью и вниманием!

Настёну малость развезло с бокала вина, всё лезла ко мне целоваться, а мамуля наставляла Риту, как в ее отсутствие добиться привеса у «Мишечки», а то «отощал совсем».

Честно говоря, не люблю я шумные застолья, а вот собраться по-семейному…

И посуды много мыть не надо! Мы с Мариком за полчаса управились. И завалились спать.

Рано утром неугомонная Ритка стала ко мне приставать, чтобы выцыганить ключи от машины, и соблазнила-таки. Да я бы и так доверил ей «Ижика», но ведь «через постель» гораздо интересней…

Прощальный поцелуй, цокот каблучков, нежное «Чао-какао!», подцепленное у моей мамы — и тишина… Я даже застонал от удовольствия, чуя, как стынет в квартире тишина. Перевернулся на другой бок, и продрых до десяти…

Но мысль о сегодняшней встрече с себе подобным, не покидала, словно тиканье часов — вечная озвучка на грани восприятия. Ощущение кануна преследовало меня до самого вечера.

Со стороны улицы Жолтовского не выглядывал элитный «Патриарх», безвкусный образчик «лужковского ампира». Дома, обступившие прямоугольник пруда, будто заключившие его в пышную раму, хранили дух старой Москвы — тихой, размеренной, основательной.

Стылая вода блестела темной гладью, отдавая сыростью и тиной, а на аллеях, как в тот «раскаленный страшный майский вечер», было безлюдно. Лишь желтые листья расставались с ветвями в последнем шуршаньи.

Без пяти минут шесть я свернул с Малой Бронной под липы, попадая уже не в тень, а в легкий сумрак, и заметил единственного «сидельца» — седого старика в обтерханном костюмчике, поверх которого был накинут серый болоньевый плащ, шелестящий от малейшего движения, даже на вдохе.

Старик сидел совершенно неподвижно, прямил спину и глядел куда-то очень, очень далеко — за деревья, за дома, за добро и зло. Обе морщинистые ладони он сложил поверх набалдашника трости — желтый лист слетел на сучковатые пальцы, и дед воззрился на бесплатный комплимент осени, складывая губы в улыбку.