Шрифт:
Воскресенье, 12 марта. День
Москва, улица Малая Бронная
Большая квартира наполнилась суетой, радостной и бестолковой. Девчонки пищали за дверью спальни, но их мощное сюсюканье перебивалось пронзительным «Уа-а-а!» Звучало почти как одинокое «ура!», знаменуя очередную победу жизни.
Мягко улыбаясь, я посмотрел на распаренного Женьку. Он не спал всю ночь, забывшись на рассвете. Прикорнул, сидя за столом, из-за чего прядь волос забавно торчала как рожок. Даже голубой берет не смог ее умять. А в шесть утра грянул телефон: «У вас девочка!» И старший сержант Зенков помчался бегом по безлюдным улицам – встречать Юлию Евгеньевну…
Изя с Дюхой заняли деревянный диванчик. Сидели тихо и смиренно. Девушки носились то вверх, то вниз по гулкой лестнице, таская пеленки, распашонки, подгузники, а эти двое провожали подруг взглядами растерянными и робкими, как будто открывая для себя нечто новое, неизведанное. Юрка Сосницкий крепился, но наверх не пускали и его.
«Сами еще не наигрались!» - фыркал он, кривя губы в снисходительной усмешке.
Первой «наигралась» Светлана. Усталая, но довольная, она тихонько спустилась в гостиную, шепотом сообщив, что «обе умаялись и спят!»
На цыпочках сошла Рита.
– Поднялся бы, - сбрасывая просветленное умиление, она обняла меня за руку. – Тебя бы точно пустили.
– Не хочу выделяться, - тепло улыбнулся я, и кивнул на Жукова с Динавицером: - Глянь, сплошная кротость.
Девушка хихикнула, и обернулась к растрепанному Жеке.
– Отмечаешь, папочка?
– Да я по чуть-чуть, - застыдился Зенков, - а то, боюсь, развезет. Хоть как-то нервы унял! – широко размахнувшись, он пожал мне руку: - Спасибо, что Машку в тот роддом пристроил – рядом почти! Никогда еще так кроссы не бегал! Ха-ха-ха!
– Ш-ш-ш! – рассерженно зашикала Светлана из темного коридора. – Спят же. Пошлите, отметим…
– Не пошлите, а пойдемте, - расплылся старший сержант. – Нерусь!
Шевелёва показала ему розовый язычок, и скрылась. За нею утопал «папаша», ступая по паркету в одних носках. Рита прильнула ко мне, заглядывая в глаза, и нежно спросила:
– А меня ты тоже в «тот роддом» пристроишь? М-м?
– Рано тебе по материнству скучать, - строго ответил я. – Сама еще, как дитё!
Девушка прижалась крепче, поцеловала меня в шею, и шепнула на ухо:
– Бережешь, да?
– Берегу, - твердо ответил я. И подумал, что вся моя мужественная жесткость потечет как воск, лишь только Рита захочет от меня ребенка по-настоящему. Заласкает так, что я исполню ее желание. Уж если Инке удалось, то Марику и подавно.
«Только пусть будет девочка, - вздохнул я, мысленно капитулируя. – Ну их, пацанов этих…»
Тот же день, позже
Тегеран, район Эвин
Рехавам Алон вполне доверял своим «гвардейцам», но не сидеть же вечно в кабинете, надо хоть изредка и «в поле» бывать. А то утратишь наработанное годами чутье. Да и мозги не бывают лишними, особенно его ум, заточенный на мгновенный анализ.
Слегка припадая на ногу, раненую в Бейруте, полковник вышел на крошечный балкончик. Квартал тут тихий, заселенный торговцами средней руки, чиновниками и старичками-рантье. Да и весь район Эвин благополучный до тошноты. Окунаясь в пышную зелень, он докатывался волною крыш до отрогов Эльбурса.
Алон сощурился, фокусируя взгляд на угловатом сером строении, что угрюмым утесом воздвиглось над глянцевым разливом листвы. Тюрьма Эвин.
– Рабби… - несмело позвал Ариэль.
– Иду, Ари, - Рехавам развел тяжелые гардины и шагнул в комнату.
Четверо «гвардейцев» обступили стол – свисавший над ним абажур с бахромой бросал свет на ватман с планом тюрьмы. Белый лист упрямо желал свернуться, и бумажные углы прижали парой пистолетов, здоровенным револьвером «Магнум» и шипевшей рацией «уоки-токи».
«Кадр из голливудского боевика!» - улыбнулся Алон, ощущая полузабытое возбуждение.
– Показывай, Ари, - велел он, упираясь ладонями в столешницу.
Сосредоточенный и собранный, Кахлон кивнул.
– Тюрьма новая совсем, ее выстроили по приказу шаха лет шесть назад, - заговорил он отрывисто.
– Внутри несколько общих блоков-бараков на сорок человек каждый и два отделения – мужское и женское – по десять одиночных камер…
– Местечко оч-чень неуютное, - вмешался Юваль. – И шесть туалетов на триста человек! А «одиночки»… Тесные бетонные коробки! Вверху вечно включенная здоровенная лампа дневного света, внизу – потертый коврик на цементном полу. И больше ничего!