Бену уже подумывал о том, чтобы просто дать старику несколько мелких монет и пожелать ему доброго пути, когда взгляд его наткнулся на небольшой свёрток. Бену потянул край материи, и к его ногам упала шестигранная пирамидка из прозрачного материала, напоминающего янтарь. Под идеально отполированной поверхностью проступали непонятные символы, отчётливо видимые на более тёмном фоне сердцевины. Учёный поднял пирамиду и медленно выпрямился.

– Нравитша? – засуетился старик, отчаянно шепелявя. – Жамечшательная фтуковина, такую вам ни за фто не найти. Один раф мы подрались со старым Валишем из-за кофелька, который я нашёл, а он увидел и хотел отнять, так вот, я тофе не лыком шит, вофьми эту фтуковину да и стукни его по плеши, и фсё в порядке…

– Что…

Бену поднял на старика затуманенный взгляд, пытаясь хоть что-то разобрать в нескончаемом потоке информации, которая изливалась на него, как из дырявой бочки.

– Кофелёк оказался пуфтым, фынок, ты только предстафь себе мою ярофть, тогда-то я врезал ему ещё раф с досады, и до сих пор об этом не жалею… А Валиш, поди, по сей день точит на меня жуб… Хотя жубов у него уже не офталось.

– Что вы хотите за этот кристалл? – нетерпеливо перебил его учёный.

– О, он очень ссенный… Меньфе, чем за… дфатсать серебра не могу продать. Сам я приобрёл его гораждо дороже, но тебе отдам пофти даром.

Бену не стал спорить. Он отсчитал удивлённому старцу нужную сумму и почти бегом бросился назад по улице. С Иеро он может встретиться и завтра, а сейчас он повесит на дверь своей комнаты табличку с вежливой, но настойчивой просьбой не отвлекать его от насущных дел, и примется за работу. Вслед ему неслись горячие уверения старика в том, какая это диковинная «фтуковина», и сомнительные предложения, как её ещё можно использовать, но Бену уже не слушал.

В груди молодого антрополога зарождалось знакомое чувство – словно вот-вот проснёшься и, тебе откроется истинное положение вещей. Как раз то самое чувство, которое предшествует великим открытиям. Или не предшествует, но это уже совсем другой разговор.

Спать в эту ночь Бену не пришлось, она пролетела незаметно, как один миг. Учёный опомнился только под утро, когда его соседи принялись шумно выяснять отношения. Оглядевшись по сторонам, он увидел горы разбросанных по комнате книг. Сразу было заметно, что с ними никто особо не церемонился: листы были измяты и исчерчены чернилами. На обложке «Северных наречий» лежали остатки позднего ужина. При одном взгляде на это безобразие архивариус обязательно хлопнулся бы в обморок. Зайди он сейчас в комнату, Бену никогда больше не получил бы из его рук ни одного манускрипта. Правда, с древностями учёный обращался бережно, с чувством благоговения.

Посреди этого хаоса на стопке рукописных листов гордо возвышалась пирамидка из затвердевшей янтарной смолы, отнюдь не спешившая приоткрывать свои тайны. Ни в одном из своих многочисленных справочников Бену не нашел ничего похожего на эти символы. Пирамидка словно посмеивалась над Бену, поблёскивая безупречно ровными гранями. Мысль о том, что это подделка, Бену откинул сразу, слишком уж тонко и точно была выполнена работа.

Это был вызов, и он принял его.

Анимисты из комнаты напротив начали заунывными голосами заклинать духов. Это напомнило Бену, что вчера вечером он получил со слугой записку от Иеро с предложением встретиться в трактире «Белый ключ». Учёный не помнил, ответил ли он отказом или согласился, но, тем не менее, принялся одеваться. У оракула светлая голова, полная оригинальных идей, и Бену не раз обращался к нему за советом. Будь он проклят, если они вместе не разгадают эту головоломку.

Доктор У-Ку

Роскошно одетая дама вытирала платком мокрые глаза. Пока она собиралась с духом после долгой исповеди, доктор У-ку не сводил с неё мудрого проницательного взгляда, который говорил каждому, что его обладателю немало пришлось повидать на своём веку. Плачущих дам неопределённого возраста в том числе.

Стол перед ним был завален различным хламом: перьями, исчерченными листами, кнопками. Пресс-папье, отдалённо напоминающее человеческий череп, гордо возвышалось на груде бумаг. В комнате царил старательно замаскированный беспорядок. Внимательный взгляд мог бы заметить старые пыльные туфли, задвинутые далеко под шкаф, пятна непонятного происхождения на полу и сломанный зонт, выглядывающий из-за походного сундука. Час назад в этой комнате находилось гораздо больше вещей, и логично было бы предположить, что всё это брошено в тот самый сундук и безжалостно смято.

Сам же лекарь душ был безупречен. Он сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, сложив шатром длинные тонкие пальцы. Воротник тёмно-серого костюма свободного покроя украшала серебряная булавка в форме скорпиона, символ процветания и запредельной мудрости. Это была самая дорогая вещь в этом доме.

Ни один пациент не захочет довериться врачу, у которого несвежая сорочка или, того хуже, насморк. Другое дело – особенный неповторимый образ, создающий настроение у окружающих.

В утверждении амплуа доктор достиг столь впечатляющих результатов, что стал узнаваем, и не только своей клиентурой, состоящей в основном из пожилых ипохондриков и бывших первых красавиц. Полгорода обращалось к нему по имени, прибавляя положенный титул, – доктор по происхождению был высокорожденным аристократом, – а вторая половина плевала ему вслед, зато делала это с чувством.

Лицо У-ку было чрезвычайно бледно, словно на нём лежал слой грима, и очень подвижно. В соответствующей ситуации он умудрялся с помощью одной только мимики изобразить двадцать два оттенка презрения, если это о чём-то говорит. По роду деятельности ему зачастую приходилось играть те или иные роли, и в любой из них он чувствовал себя как рыба в воде. Разумеется, если и лгать больному относительно его шансов сплясать на свадьбе внуков, то надо делать это уверенно и с радостью.

Доктору прямиком была дорога в немой театр, и, вне всякого сомнения, он сумел бы если не озолотиться, то, по крайней мере, снискать славу на этом поприще. В праздничные дни У-ку любил прогуливаться по пристани и неизменно возвращался домой с полными карманами мелочи. Подобная игра на лучших чувствах горожан часто помогала ему пережить чёрные дни.