Дня не прошло, вернулся и отец да собрал всех домочадцев в трапезной: привёз с торга и вина кувшин: дорогого, но на диво вкусного — словно само в горло льётся. Не знал, что вести его здесь ждут вовсе нерадостные. Матушка сразу обо всём ему поведала: ещё Вышемила с ним свидеться не успела. Больно рано возвернулся: лишь светило взошло. Какой отклик горе Зимавы в его душе нашло — ведь внука он, вестимо, очень любил — никто не узнал в доме. Словно боярин скрыть всё это хотел. Да всё за обедней и выяснилось.

Мрачнее он оказался самой глухой чащи. Встретил Вышемилу взглядом тяжёлым и разочарованным. Сухо поздоровался, словно первый раз в жизни был не рад её видеть. Она, робко поглядывая на мать — отца приходилось видеть таким совсем нечасто — села напротив него и тут же взор опустила.

— Видно, братья остёрские, принесли с собой недолю большую на эти земли. И людей, что с ними столкнулись,ею наделили, — заговорил Чтибор после долгого и тягучего молчания. — Вот и Зимава…

Он взглянул на Вышемилу исподлобья, будто и она к тому оказалась причастна.

— Зря ты на них… — попыталась было она заступиться, но мать глянула на неё так, что все слова тут же застряли в горле.

— А ты помалкивай лучше, — добавил Чтибор. — Думаешь, нравится здесь кому-то, что Светоярычи эти в княжестве хозяйничают? Что они Зимаву и Елицу стращают? Да пока вынуждены мы молчать. Косляки нас треплют, да и остёрское войско ещё не делось никуда. Но только не надо защищать их. Коль я считаю, что они горе за собой несут, то ты уж никак этого не изменишь.

— Они не такие уж плохие. Я знаю, — упрямо возразила Вышемила. — Я две луны рядом с ними прожила. А Зимава… Она…

— Вот пожила, и хватит, — перебил отец. — Лучше бы и не отправлял тебя туда. Мне уж Тана обо всём рассказала, что приключилось с тобой, — Вышемила только и открыла рот да закрыла вновь. Чтибор зубы стиснул, не сводя с неё пытливого взгляда. — Что скажешь на это? А я ведь не просто так уезжал. Жениха тебе сыскал хорошего. Да только как прикажешь теперь перед ним оправдываться за то, что невинной ты должна быть, а оказалось…

— Как будто я в том виновата! — вспылила наконец она, вставая, да отец рукой махнул резко, приказывая снова сесть — и пришлось повиноваться.

— Ты виновата, а кто ж? — сказал он уже спокойнее. — Что с княжичем спуталась. Оттого и беды.

Вышемила только прикусила губу, чтобы тут же не расплакаться. С сочувствием смотрела на неё матушка, но молчала пока, не вмешивалась, а отец, кажется, готов был в пыль её размолоть за то, что не по её вине-то и случилось.

— Он приедет за мной, — сказала тихо. — Я уверена.

— Вот, коли приедет, там и думать будем. Если не опоздает, — хмыкнул Чтибор. — А пока ты к мысли привыкай о том, что замуж скоро выйдешь. Не позже, чем по осени. Объявится твой княжич или нет, а я попытаюсь Белояра уговорить, чтобы женщиной они тебя взяли в свой род. А жених — Любор скоро и со сватовством приедет. Ты же знаешь его.

Конечно, она знала Любора, сына боярина Истопского — Белояра. Виделись они и в детстве частенько, а после и по юности, случалось. Да только разве она подумать могла, что однажды тот мужем ей стать вознамерится. Отец с договорами такими не слишком-то торопился, всё приглядывался к тем, кто женихом мог стать для дочери молодшей, обручать её раньше времени не хотел. А тут на тебе — за несколько дней всё решил, словно поскорее дело это завершить придумал. Не иначе о том, что с Вышемилой в Велеборске случилось, узнал он раньше её возвращения. Да только разве признается, разве выдаст теперь того, кто всё ему рассказал?

— Думается, меня ты и спрашивать не станешь, хочу ли я, и кому моё сердце отдано? — Вышемила отодвинула от себя миску, где уж остыли свиные почки с горохом и сметаной приготовленные, и снова взор на мать обратила, ожидая хотя бы её понимания.

— Хватит перечить. Коли отец так сказал, так и будет, — приговорила та да не то, что хотелось. — А против рода своего пойдёшь, тебе только хуже станет. Ни люди, ни Боги тебя не поддержат. Встречала я твоего Ледена. Красивый он и сильный воин. Да только... лучше тебе за Любора пойти.

Вышемила больше ничего слушать и не стала. Не успокоил её ровный и спокойный, что неспешный вечерний ветер, голос матери. И строгий взгляд отца не вызывал в душе робости. Наоборот — ещё сильнее наперекор им пойти хотелось. Она встала и, не слушая резких откликов в спину, вышла из трапезной и к себе направилась.

Там она и просидела почти до вечера самого, размышляя, что же дальше ей делать, да как не выйти замуж за того, кто ей вовек не сдался, хоть парнем был и неплохим. Да пока ничего не придумывалось толкового.