— Мила, — почти захлебываясь в дивных и таких нужных сейчас ощущениях, шепнул он ей на ушко.

Прихватил губами, а после провел ими вдоль линии волос по шее вниз, вбиваясь всё неистовей. Пытаясь отринуть ту, что ввинчивалась в мысли против воли. Девушка прильнула теснее, выгибая спину, и совсем уж громко — того и гляди кметей в дружинных избах переполошит — застонала вдруг, стиснула его бёдра крепче и обмякла чуть, позволяя несколькими резкими движениями догнать её на пике.

Они замерли, сцепившись, словно две ветки после бури. Высоко и быстро вздымалась грудь Вышемилы. Девушка грела дыханием своим его плечо и слегка касалась его губами. Леден ещё чуть подержал её в руках и осторожно опустил на ноги. Она и устоять толком не смогла — такая слабость и нега её охватила. Схватилась за ограду, опустила голову, пряча шалую улыбку и поглядывая на него украдкой, пока порты поправлял.

— Не так ты, верно, себе представляла… — Леден покосился на неё с опаской. А ну как обидится.

— Всё так, — она наконец совладала с собственным телом и выпрямилась. — Всё хорошо.

Зачерпнула из ведра ковшом воды и напилась жадно, не обращая внимания, как бежит тонкая струйка ей за шиворот. Намокла рубаха, прилипая к светлой коже её, облепляя острую грудь. И вспыхнул перед взором обрывок сна, теперь уж давнего, сказать можно. Елица на берегу реки, вся окутанная светом Дажьбожьего ока. Да что ж за наваждение такое? Леден зажмурился, пока Вышемила не видит, и вздохнул рвано, прогоняя образ из памяти. Скользнул меж ристалищ ветер, тронул прохладой влажную от испарины спину.

Лёгкими касаниями пробежались девичьи ладони по животу, груди, приостановились на ней, обводя линию мышц.

— Ты красивый такой… — тихо, словно решившись в последний миг, вслух сказала Вышемила. — Такой...

Леден поднял рубаху, выскальзывая из смыкающихся объятий боярышни.

— Пойдём, поздно уж, — буркнул.

И направился к терему, сдерживая шаг, чтобы девушка за ним поспевала. Она догнала, обхватила его локоть, прижимаясь щекой к плечу. И только ведь на себя злиться остаётся, что поддался. Не надо было, может. Теперь ещё сильнее они с Вышемилой повязаны: лишь и остаётся, что к отцу её ехать со сватовством. И гадать — примет ли. Так близко они были теперь с боярышней, как далеко — с Елицей, которая, кажется, уже всерьёз подумывала о том, чтобы замуж за Чаяна пойти. Он и заступой ей станет, и на столе княжеском укрепиться поможет после веча. А Леден что ей дать может? Только угрозой одной обернётся для неё близость с ним. Он ведь понял это уже, когда после сна того муторного едва не придушил её. А как душил — так ещё и силы забирал. И нынче лишь убедился в этом.

Слишком уж они разные: она светом вся пронизана, словно Макошь сама её благословила. А он — что пучина чёрная, холодная, в которой этот свет гаснет, сколько бы его туда ни лилось. Не может быть у них никакого будущего. Да и как теперь?

Вместе дошли они с Вышемилой до терема. Боярышня, приподнявшись на цыпочки, обняла напоследок, прижалась губами в долгом поцелуе — и упорхнула.

И несмотря ни на что, Леден спал сегодня хорошо. Проснулся наутро бодрым и готовым, верно, горы воротить — такая сила его теперь наполняла. Нынче пошёл на утренню в гридницу — и удивился почти, как увидел там Чаяна. Вокруг собрались самые ближние дружинники, ходили отроки среди столов, убирая пустые посудины и расставляя полные. Леден сделал несколько шагов внутрь и остановился, поняв вдруг: что-то не так. Слишком тихо было кругом: никто не разговаривал, не хохотал. Кмети все уставились в свои миски и возили там ложками, кажется, бездумно.

Леден подошёл к столу, за которым Чаян сидел, и наклонился вперёд, упираясь ладонями в шершавую Божью ладонь.

— Что стряслось?

Видно, снова вести нерадостные. Они последнее время мало дают отдышаться, валятся, как камни с неба. Чаян поднял взгляд смурной, а сам показался как будто потускневшим — хворым даже. А такого уж давно не случалось.

— Гонец утром прибыл. Как только ворота открылись, — проговорил негромко. — Отец умер. Скосил его недуг всё ж, — он помолчал, внимательно оглядывая помертвевшее вмиг лицо Ледена. — В Остёрск надо ехать.