Из кольца вырвались два БМП и семь Уралов. Остальные остались там, в пригороде. Восемь танков Т-80, сопровождавших колонну и почти восемьдесят Уралов, забитых безоружными солдатами. Погиб почти весь батальон из нашей учебки, кроме того было много из других частей. Почему солдатам заранее не роздали оружие и чей это преступный умысел, я до сих пор гадаю? Кто приказал идти без разведки и боковых охранений тоже осталось за кадром?

Вот так бездарно мы начинали воевать в первую чеченскую войну и думаю мы не первые, кто так попал в элементарную засаду. И я всегда задавался вопросом кто виноват и почему так все произошло? А, сейчас я вылез из грузовика с трясущимися руками и смотрел, как из него вытаскивают убитых, оказавшихся лежащими с краю бортов, которых не защитила хлипкая деревянная преграда.

Оставшихся в живых, свели в два взвода, наконец выдали автоматы с боеприпасами и накормили от пуза. Из офицеров остался только один летеха и то не кадровый, а призвали из «пиджаков», т. е. с гражданки. Остальных командиров и офицеров всех побили в том пригороде. Понемногу перезнакомились, в том числе и с молодым лейтенантом Синельниковым Александром Ивановичем. Он и стал нашим постоянным взводным.

Придали нас пятому мотопехотному полку и дали неделю отдохнуть, а потом началось. Пришел приказ из Кремля, к новому году очистить Грозный от бандитов и оппортунистов, ага шапками закидать. Нас пехоту придали к танковой дивизии, что начала штурм города. Это сейчас пишут, что тогда было большой ошибкой вводить танки на улицы города, а тогда был один приказ «вперед!»

Сколько тогда полегло молодых, неопытных солдат, один Бог ведает! Разучились воевать, а может это тогдашнее правительство специально посылало солдат на убой? Зажали нас боевики на одной из центральных улиц, танки горели, как спичечные коробки. Никогда не думал, что железо так ярко может полыхать. Это был самый настоящий ад!

Снова чеченские снайперы выбили весь старший офицерский состав и опять самым старшим остался наш взводный лейтенант Синельников. Война в Афганистане не пошла нашим впрок. Впрочем в первые бои кинули всю неопытную молодежь, даже не нюхавших пороха, потому и гибли пачками. Надо было прорываться и уходить из огненного кольца, поэтому наш взводный начал формировать ударный кулак из выжившей пехоты, танкистов и прочих, присоединившихся к нам. Наверное мы единственные существовали, как целое подразделение. От наших взводов двух осталось немногим более сорока человек, но все с оружием и солидным запасом боеприпасов. Повытаскивали и собрали все на поле боя, даже четыре ПКМа были. К нам еще прибилось порядка сорока человек, много было танкистов, коробочки которых пожгли.

Было аж два капитана и даже один майор танкист, который хотел возглавить группу прорыва, как старший по званию, но я подсказал Синельникову, чтобы тот не поддавался на провокации и чтобы мы шли одним подразделением. Майор было дернулся и пригрозил трибуналом за неподчинение, но мы выступили единым фронтом за нашего лейтенанта и тот отступился.

— Если хотите можете самостоятельно пробиваться — жестко ответил Синельников майору — а мы сейчас пойдем в центр.

Майор собрал группу из пятнадцати человек, в основном из бывших танкистов и повел их на прорыв, в сторону окраины, там где слышалась канонада и громкая, неумолкаемая стрельба. Почему меня послушался молодой лейтенант? Потому что у меня внезапно проснулся бабушкин дар. Когда над головой у тебя свистят пули и на твоих глазах погибают твои товарищи, то у тебя появляется одно желание «выжить».

Как проявился бабушкин Дар? Очень просто, я начал видеть безопасные зоны, раскрашенные зеленым цветом. Чем безопасней участок, тем более насыщенней изумрудным цветом тот выделялся, а опасные участки для жизни соответственно раскрашивались в красные цвета от оранжевого до багрово-красного. Почему и как, я все чувствовал интуитивно.

— Товарищ лейтенант! — обратился я к нему незадолго, как все решили прорываться — если вы мне поверите, то я выведу нас через безопасные места, верьте мне. У меня бабка была сильной ведуньей и этот дар передался мне, я просто вижу безопасный путь. Там — я показал рукой в сторону канонады — всех нас ждет смерть!

— Хорошо, сержант Смолянинов, я верю тебе — лейтенант внимательно взглянул мне в глаза — точно знаешь безопасный путь?

— Да — подтвердил я — только одно условие, слушать только меня.

Вот после нашего разговора и договора, Синельников и послал того майора-танкиста. Не все танкисты пошли с тем майором, человек пять остались с нами. Остались с нами и сборная солянка из других подразделений. И еще лейтенант меня послушал и снял с себя все знаки различия, став неотличимым от простого солдата. Мне отдали самый мощный морской бинокль, который нашелся у одного из танкистов и через него я высматривал свободный путь.

Наша дорога лежала через центр Грозного. Там шел наш самый безопасный путь. Мой дар был сродни магии, которым я зачитывался из фэнтези книг. Мне нужно было чуть-чуть напрячься и мир расцветал разноцветными красками, в котором преобладали зеленые и красные тона. Стоило мне захотеть и мир опять становился нормальным.

Я никогда не слышал, чтобы дар проявлялся так четко. Скорее всего это происходило от постоянного притока адреналина в моей крови и смертельной опасности, что грозило нам из окон каждого дома. Все уже выучили мои молчаливые жесты, когда надо приседали и прекращали всякое движение. И по моему знаку вновь начинали осторожное движение.

Только однажды нам пришлось открыть огонь и то вышло совершенно случайно, боковая разведка отпустила двух подростков, которые тут же закричали, указывая на наш отряд. Пришлось их пристрелить и быстро уходить из этого района. Выбирались из города целые сутки, грязные, голодные, но все остались живы.

Лейтенанта и остальных попросил ничего обо мне не рассказывать. Все громко это пообещали. С тех пор так и повелось, что мы с лейтенантом стали не просто командир и подчиненный, а стали держаться друг друга и Синельников никогда меня далеко от себя не отпускал. Со временем мой дар развивался и помогал не просто искать безопасные пути-дороги, но и предвидеть опасности. Обычно меня перед событием начинало что-то беспокоить, становилось тревожно на душе, пока за часа два перед событием не начинало нервно трясти. Это означало для меня опасность со смертельным исходом.