Через неделю папа уезжал на поезде в свою Черногорию, а мы провожали его. И как же хорошо, что это такие разные вещи — провожать самолеты и поезда. Мы с бабушкой были совершенно спокойны за него.

— Я буду звонить, но не очень часто, — говорил он, обнимая меня на прощанье: — Новостей, интересных тебе, у меня почти нет. Охота же тебя не интересует? А прямо сейчас я буду очень занят. Звони по вечерам сама, слышишь? А я разок в неделю или когда затоскую, тогда внепланово… Кать! Подумай, чтобы переехать ко мне насовсем, ладно? Не сейчас! Просто подумай, попробуй привыкнуть к этой мысли.

Я крепко обнимала его и прятала лицо на его плече, вдыхая родной папкин запах. Цеплялась руками за тонкую куртку яркого изумрудного цвета и молчала. Почему-то думалось о том, что у нас мужчины очень редко носят такие яркие вещи и хоть что-то хорошее есть в его проклятой загранице. Отпускать его было тяжело. Я опять чувствовала себя покинутым ребенком. Крутило в носу и чесались глаза — просились плакать. Последние годы я стала нервной и сильно подверженной настроению.

— Он и меня уговаривал, — недовольно проворчала бабушка, уже когда мы с ней сели в машину, возвращаясь домой: — Срываться непонятно куда, в чужие люди, бросить все…

— … нажитое непосильным трудом. Вот только не нагнетай, ба, не нужно меня агитировать. Я может, тоже патриотка и не представляю себя на натовской чужбине вдали от горячо любимой Родины.

— Это ты зубоскалишь потому, что на самом деле не представляешь себе. А он тоже не от хорошей жизни туда рванул и сидит там. А нам с тобой зачем? С какого вдруг?

— Папа хочет семью? — осторожно предположила я.

— Вот пусть сам и возвращается, или новую создает. Можно подумать, в сорок шесть жизнь заканчивается… Он молчит, Катя, но просто хороший психолог не вернул бы его к жизни так полно, ты же все помнишь… Скорее всего, у него там кто-то есть. Я, конечно, пытала, как могла, но он не признался, — не приняла бабушка мою версию.

Без папы дом казался пустым, и нам понадобилось какое-то время, чтобы опять привыкнуть жить в нем вдвоем. А на следующий день совершенно неожиданно объявился Сергей. Нежданно-негаданно, но очень эффектно появился — ждал меня после работы на стоянке возле Шарашки. Красивый мужчина в темном классическом костюме с белоснежной рубашкой, но без галстука, да еще и с большим букетом мелких снежно-белых хризантем в руках и виноватой улыбкой на лице. Хризантемы из сада Воронцовых я узнала сразу, и это решило все…

Я как-то сразу почувствовала себя очень раскованно и свободно, будто до этого мы были знакомы целые годы. К тому же, мы были достаточно близко знакомы — контактно, что сейчас почему-то абсолютно не смущало и не раздражало, а вызывало непонятное злорадное чувство — легкое и предвкушающее. И я пошла прямиком к нему, мигом настроившись на безобидную колкую перепалку. А что будет потом, на тот момент казалось мне не таким и важным — все будет зависеть от меня, он сам признавал это. Я понимала, что сейчас он опять начнет извиняться — это само собой. И от того, что и как он скажет, зависело — приму я эти извинения или нет. Но мы с ним будем разговаривать, и у меня появится возможность узнать, наконец, что все-таки означало — «такая»? Ну а отсюда, соответственно, и будем дальше плясать.

— Ты давно ждешь? — поинтересовалась я, обходя вокруг его машины. Фольксваген «Пассат» — не из самых дорогих, но красивая и надежная машина. А цвет черный с перламутринкой — солидно, конечно, но слишком марко, как на мой взгляд.

— Хорошая машина?

— Новая? — улыбнулся он, пожимая плечами.

— А еще чистая… снова будем говорить о погоде?

— А ты, и правда, хочешь поговорить о машинах?

— Я не собиралась с тобой разговаривать, — тихо обиделась я на такое несерьезное отношение, мигом передумав что-то у него выяснять: — И не обо всех… я спросила — доволен ли ты этой?

— Напихали лишней электроники, а так — да, наверное, доволен. Для города — вполне.

— Мой Жучок лучше — маневреннее и короче. А еще дешевле и электроники в меру. Ну, тогда — пока?

Вот такой получился разговор. Сплошное разочарование. Я сделала шаг в сторону своей машины.

— Катя… подожди. Ну, если ты хочешь, весь вечер будем говорить только о машинах. Давай вместе поужинаем? Я только сегодня вернулся, уезжал по работе и часто вспоминал тебя, — серьезно смотрел он на меня.

— Держи, ты говорила, что любишь такие — горькие, — аккуратно, но сильно сжал он в своих руках мои ладони вместе с букетом. Показывая этим, как сильно хочет этого свидания? Настаивая так на нем? Я совсем не знала его, но еще тогда — в саду, он сделал все для того, чтобы я не осталась совсем равнодушной и помнила его, думала о нем, и уже не так важно — плохо или хорошо думала. Я и думала все эти дни… по-разному.

А он вдруг взял и приподнял наши руки так, чтобы немного влажные, как после недавнего дождя, хризантемы, оказались у самого моего лица. И я совершенно неосознанно втянула в себя свежий горьковатый запах — цветов и его парфюма.