Объятие стало крепче, грудная клетка под моей щекой судорожно дернулась, руки обвили меня удобнее, стискивая, пристраивая идеально… В ответ я тоже подалась навстречу — неожиданно даже для себя.

— Катюша… Катенька… черт! — отстранился он, а потом опять крепко прижал меня к себе. По плиткам пола гремели колесики чемоданов — от двери своего номера и до лестницы прошли обе австриячки, они покидали гостиницу. Я только посмотрела на них и отвернулась — не было злости, было странное чувство предопределенности, какого-то облегчения и даже благодарности. Она подтолкнула меня тем своим голодным взглядом, сдвинула что-то в ощущениях и в отношении к нему. Что — я даже не хотела сейчас анализировать.

— Свидание, Катюша? — горячо шептал он мне на ухо, — с поцелуями. Давай — с поцелуями? — сдвинулись его губы по моему виску на скулу и щеку, а я уже висела на его руках. Согласилась:

— С поцелуями.

— Катя, где вы там? Потащили? — позвал папа.

— Потащили, — прошептал мне на ухо Георгий и отпустил от себя. Я шагнула от него, как пьяная, даже головой тряхнула — немыслимо, со мной такого еще не было. Он взял меня за руку, и мы пошли… таскать вещи.

Пока таскали, папа озвучил Георгию просьбу о поездке в лагерь за оружием. Объяснил, как это важно, не упоминая, впрочем, о своем нежелании ехать туда самому. Все и так было ясно. Не может быть, чтобы он не испытывал угрызений совести из-за расставания с Мирой. Что бы там ни было — договоренности или недоговоренность, но было это, как минимум — неловко.

Каким мог быть последний разговор мамы с ее мужем — я тоже старалась не думать. Трагедия в исполнении моих родителей затронула не только их самих, а и других людей и счастья им не принесла. Но папа прав — это не мое дело.

Я замерла возле машины, услышав ответ Георгия:

— Прямо завтра и поедем — зачем откладывать? Да, Катя?

— Да, зачем откладывать? — пробормотала я, отворачиваясь за очередной сумкой. Зачем откладывать? Я не хочу ничего откладывать.

Свидания с поцелуями не получилось. Папа энергично устраивался в новой квартире, устранив от основной суеты маму и поручив ей только разложить собственную одежду, а мы очень деятельно помогали ему. Закончили поздним вечером, и родители оставили меня у себя, отправив Георгия спать в гостиницу. Перед этим мы с ним расставляли папины вещи в кухне, и он задал мне странный, на первый взгляд вопрос:

— Катя…, а как ты посмотрела бы на то, чтобы переехать жить в Германию?

— Отрицательно, — немедленно ответила я, даже не задумываясь.

— Это ты о предложении немца? — спросил, входя на кухню, папа.

— О каком предложении? — деловито уточнила я.

— Учитывая мое знание английского, немецкого, фарси и грамотный русский… — улыбался Георгий, — у них есть знакомый, который работает с Ближним Востоком и нуждается в сотрудниках. Я пока не отказался, но теперь откажусь.

— И даже не подумаете? — спросил папа почему-то во множественном числе. Я вздохнула. Почему — почему-то? Я больше не собиралась работать страусом и показательно не замечать очевидного — мне нужен этот мужчина. И всем это тоже уже понятно.

— Не подумаем, но задумаемся, — ответил Георгий, присаживаясь за стол. Рядом сели папа и я, подошла мама.

— Мне уже тридцать четыре и в этом возрасте…

— Как? Почему — тридцать четыре? Не шесть разве? — вскинулась я и стушевалась. Все помолчали. А я неловко оправдывалась:

— Ты на двенадцать лет старше, а значит…

— Я родился в конце года, а ты в начале — разница в одиннадцать лет и это немало. Но я не об этом, а про то, что работа в охране никогда не была для меня пределом мечтаний. У Дикеров, конечно, хорошо — спокойно, комфортно, даже немного… денежно. Но теперь (спасибо немцам) я задумался о других возможностях. И, наверное, стоит поискать что-то по профилю — я даже знаю к кому обратиться. В Москве остались друзья, бывшие сослуживцы…

— Гоша… — обратилась к нему мама, — а вы покажете фото вашего мальчика? Мы не успели тогда, нас отвлекли…

— Да! — оживился Георгий, вытаскивая смартфон, — да, конечно. Вот он — Сашка, в бассейне с морской водой. Она хорошо держит, и Миша наполнил ею бассейн — Сашка плавает, это очень полезно и легко… ему очень легко это.

Я рассматривала фотографию мальчика, который смеялся, бултыхаясь в воде и подняв тучу брызг. Бассейн не был большим — метров десять в длину, но для ребенка достаточно было и этого. Похоже, что запечатлен был предел счастья и мечтаний.

— Я ничего не знаю о нем… почти. Ты скучаешь? — спросила я, передавая ему телефон, — Саша похож на Лену — не на тебя.

— Да, сильный ген, — улыбался мне… Гоша. Ну, не шло ему это уменьшительное, но мама решила иначе:

— Конечно, скучает. Иначе и не может и быть. Гоша, а как вы собираетесь видеться с ним?

— Видеозвонок… или просто разговариваем. Лена и Миша приглашали… всех, приезжать в любое время. Климат там — дрянь, море мертвое и серое даже под солнцем, сухая труха на берегу… но возле дома у них сад. Миша не Сашкин лечащий, но тоже врач. И я скажу вам, что там слово «врач» звучит гордо. Потому что…

Мы проговорили до глубокой ночи, мама разговорила Георгия и я впитала в себя бездну информации. Она лилась нескончаемым потоком, а я тихо ужасалась сама себе — в том темпе общения, который изначально задала я, сколько времени понадобилось бы нам, чтобы узнать даже не друг друга, а элементарные вещи друг о друге? И то, что у Георгия сложилось это нерадостное впечатление — «а нужно ли мне?», что и прозвучало в романсе — это закономерность.

Я идиотка — делала я выводы, а мама — умная. Мы постепенно перешли к истории «Маврикия» и снова открылось то, о чем я забывала спросить и не решилась выяснять в свое время — про ту слежку.