Край небосвода мазнуло золотом – светает.

Сейчас я как никогда почувствовал единство с этим местом, в кругу зачарованных камней, утопая ногами в увядающей траве, врастая корнями так глубоко, как вгрызаются лишь самые старые деревья.

Ветер принёс влажный аромат подземных озёр и глины, которых здесь просто не могло быть. Я закрыл глаза на несколько мгновений, давая запаху окутать меня целиком, проникнуть в каждую пору.

С именем Моны на губах взмахнул рукой…

И затаил дыхание, когда в предрассветном мареве повис мерцающий разрез. Пока тот не успел растаять, я ухватился за край, рванул…

Сначала поддавалось неохотно, но вдруг что–то переломилось и пошло, как по маслу. Пот лился по лбу и выедал глаза, в висках колотилась кровь. Передо мной открывался проём – дверь, из которой хлестали огненные лучи.

В тебе мало веры!

Нет. Веры у меня теперь предостаточно.

И, вдохнув как можно глубже, я зажмурился и шагнул в этот обжигающий свет.

Исчез в нём.

Глава 31.

Бессонница стала мне подругой. Я была готова биться головой о стены, чтобы потерять сознание и провалиться в забытье, лишь бы не глазеть часами во тьму узилища. Но то ли чувство самосохранения останавливало, то ли обычная трусость.

При мысли о том, что уже через несколько часов, когда над вершинами гор забрезжит рассвет, за мной придут, дыхание замирало. Одна часть меня твердила:

Смирись, возможно, это станет твоим спасением и действительно излечит душу. Ты испортила судьбу не только себе. Твой эгоизм и слабости погубили брата и подвели к гибели мужчину, который был тебе дорог. Если твоего лестрийца больше нет, зачем тебе бороться? Даже если он жив, вряд ли теперь вообще когда-нибудь сунется в горы. Ты ему не нужна.

Может, этот голос прав?

Зато другая половина души кричала, что нельзя опускать руки. Нельзя останавливаться на середине пути, надо бороться до последнего вздоха.

Я спрятала в ладонях лицо.

Матерь Гор, что делать?

В какой-то момент я, истощённая тревожными ночами и тяжёлыми мыслями, уснула. Разбудил меня скрежет открывающейся двери. Подскочив на постели, я встретила трёх старших сестёр взъерошенная, со сжатыми кулаками.

– Инира? – спросила тихо, когда неяркий свет кристаллических светильников выхватил из темноты знакомое лицо.

Подруга загадочно улыбнулась.

– Сегодня великий день, ты станешь одной из нас.

Внутренности прострелило болью. Разве я ожидала другого?

– Поторопись, сестра. Нехорошо заставлять Верховную ждать, – вмешалась вторая жрица – уже взрослая женщина с крупными, но приятными чертами лица. Пышные волосы были разделены на два жгута и перекинуты на грудь. Кажется, эту сестру звали Мелиссой. Она сидела за соседним столом в трапезной и любила сладкие пирожки.

– В твою честь уже поют гимны и жгут свечи, – добавила третья, по-кошачьи подкрадываясь ко мне. Сестра Камала действительно имела сходство с этим ловким гибким зверем, в полутьме глаза вспыхивали неотмирным сиреневым светом – он отражался от аметистового кристалла в её руках.

Я сделала шаг назад и замерла.

Опять бегу. Опять прячусь. Зачем?

– Не бойся, Рамона, – прошелестела Инира тихо и ласково, как весенний ветерок. – Больно не будет. Я буду рядом, не брошу тебя в столь волнительный миг.

И от этих слов, и от этого взгляда – разрывающего душу пополам, внутри меня снова что-то надломилось. Воздух встал поперёк горла, и я издала то ли смешок, то ли всхлип. А Камала уже гладила меня по плечу, незаметно увлекая к выходу – простоволосую, босую, в белой ночной сорочке.

Запирающие чары испарились. В них больше не было в них необходимости – я сюда не вернусь.

Гладкий камень холодил ступни, скальный мох тускло вспыхивал, когда я задевала развесистые грозди макушкой, а на стенах пугливо мигали глазки-циннии. Захотелось остановиться, надавать себе по щекам и заставить сражаться...

Но сил больше не было.

Я смертельно устала. Иссякла, высохла и рассыпалась пеплом.

И не видела своего будущего. Пыталась его представить, но вместо ярких реалистичных картин разворачивала крылья пустота.

Я шла и шла, а сзади неотступными тенями двигались мои сёстры. Стражницы, ведущие на казнь.

С каждым шагом в грудь вонзался невидимый кинжал.

Быстрее бы всё закончилось.

Храм встретил торжественной тишиной. Со стены за алтарём взирало строгое и величественное лицо богини, в зелёных глазах плясали отсветы алых огней.

Раньше я не задумывалась о том, почему у Матери Гор именно зелёные глаза, а не чёрные или карие, как у её детей – искателей. Но сейчас, особенно после отцовского рассказа, на краю сознания мелькнул проблеск любопытства. И тут же погас.