Я покачал головой.

Отмахнулся от круживших над моей головой мошек.

– Я долго терпел ваше враньё, парни, - сказал я. – Надеялся, что вы одумаетесь. Что станете ценить наше сотрудничество. Я свои обещания не нарушил ни разу. Ведь не нарушил?

Малолетние атаманы хором заверили, что свои обязательства перед ними я выполнял исправно.

– Тогда почему вы меня обманываете, уважаемые? – спросил я. – Ведь предупреждал же: о том, что творится в пекарнях моих ближайших конкурентов, я знаю всё. Или почти всё. А уж о таких скандальных вещах, как ваши попытки отработать премиальные – так и подавно. Я понимаю, что все мы любим прихвастнуть и слегка преувеличить свои достижения. Смотрел на ваши предыдущие… преувеличения сквозь пальцы. Но никак не ожидал, что вы начнёте настолько нагло меня обманывать. Ведь у всего же должен быть предел.

Старался не повышать голос.

– Я не говорил вам враки, мастер Карп! – заявил мальчишка, уже получивший премиальные.

Он горделиво выпрямил спину. Приподнял подбородок – ну точно пионер-герой с агитационных плакатов времён моего детства. Его глаза не изменили цвет.

– Сейчас не о тебе речь, - сказал я.

Многозначительно посмотрел на двух других предводителей детских ватаг.

– Мне хотелось бы лично услышать от вас, уважаемые, - произнёс я, - вы желаете продолжить сотрудничество со мной? Или вновь будете делать попытки меня обмануть? Сразу говорю: терпеть враньё больше не стану. Вы исчерпали лимит моего терпения, молодые люди. Так что скажете?

Парни переглянулись, что-то невнятно пролепетали.

– Не понимаю, что вы говорите. Отвечайте громко и чётко. Ведь вы же будущие бандитские атаманы!

– Будем!.. – ответили «бригадиры» хором.

Продолжили вразнобой.

– …это…

– …сотрудничать.

– …работать на вас.

– Замечательно, - сказал я. – Этот ответ я и желал от вас услышать.

Вновь посмотрел на парня с чёрными… нет, уже с обычными глазами: похоже, он тоже был не против и дальше получать монеты для своей банды.

– Так сколько раз сегодня твои подчинённые заходили в пекарню мастера Фетрика?

Парень опустил взгляд.

– Они там совсем обурели! – сообщил он. – Малого позавчера так по спине огрели, что он и сёдня с трудом ноги переставлял! Никто не хочет к ним больше заходить… пока.

– Сколько? – повторил я.

Парень вздохнул, словно расставался с мечтой.

– Не заходили.

Я заглянул в его глаза. Не потемнели. Повернулся к третьему мальчишке.

Тот покачал головой.

– Не, - сказал он. – Сёдня не заглядывали.

***

«Двадцать девять», - подсчитывал мои наклоны мастер Потус.

Я коснулся ладонями досок пола.

После прыжка через забор меня всё реже посещали мысли отказаться от того небольшого комплекса упражнений, который подстёгивал работу плетений «антистарость». Хотел, чтобы в случае новых «усилений» вероятность повреждений стремилась к нулю. Поэтому я поднимался наверх, в гостиную, и приступал к занятиям, едва только вечером выдавалось свободное время. Как сейчас: в печи выпекался хлеб, на столе в пекарне дожидались своей очереди заготовки для пшеничных караваев – моего присутствия рядом с печью пока не требовалось.

«Тридцать».

Аромат корицы, заполнивший гостиную, дурманил голову, заставлял мой желудок жалобно постанывать – попрошайничать пищу. На вид медово-коричный хлеб отличался от простого пшеничного лишь четырьмя полосками: я украсил его простейшим полем для игры в крестики-нолики (в этом мире такой игры до моего появления не знали, но обязательно узнают, когда обзаведусь здесь приятелями). Однако запахом этот новый вид хлеба насыщал воздух едва ли не сильнее, чем тот же чесночный.

«Тридцать один».

«А знаешь, мэтр, твоё заклинание кажется очень даже полезным, - заговорил я, чтобы отвлечься от аромата корицы, пробуждавшего аппетит. – Я имею в виду: «чувство лжи». Мысль о том, что в моём присутствии у народа будут чернеть глаза, конечно, не радует. Но знание о том, кто и насколько нагло привирает, точно должно мне пригодиться».

«Тридцать восемь, - продолжал считать мастер Потус. – Не ленись, парень – прижимай ладошки к полу. Тридцать девять. Зря ты, парень, науськиваешь своих малолетних оболтусов дразнить других пекарей. Ой, зря! Сорок. Ни к чему хорошему, етить тебя, это не приведёт. Доиграешься: поколотят тебя! Сорок один. А то и вовсе прибьют и прикопают за городской стеной».

«Пусть попробуют».

«Сорок два. Если ты надеешься на…»

Призрак не договорил.

Я не завершил наклон – прислушался.

С первого этажа доносился грохот – кто-то ломился в дверь. То был не робкий стук, каким раньше по вечерам вдовушки просили впустить их в дом (я был бы не прочь услышать его вновь). Такими ударами не просят открыть дверь – требуют. Мигнул фонарь над лестницей. Что-то шлёпнулось на пол в прихожей (должно быть свалилась с полки радом с дверью какая-то позабытая ещё прошлым владельцем дома вещица). Призрак сорвался с места, метнулся сквозь перила к ступеням лестницы.