Ладно, прощу я Горошкину за вторжение в спальню. Даже, может, куплю безделушку какую в качестве извинения, по заднице она в любом случае получила незаслуженно, ещё и испугалась… Хотя зря, я баб силой не беру, Машку и ту вон соблазнить пытался. А эта и вовсе должна радоваться, что я на неё внимание обратил…

Что-то я слишком много о ней думаю, у меня тут контракт с финнами виснет, а я весь в размышлениях о какой-то Горошкиной…

Громкий и противный мяв выдернул меня из подсчётов изменений расценок, если придется менять транспортную компанию. Я скосил взгляд вниз и меня передёрнуло. Об мои ноги тёрся какой-то местный кошак, вопя так, как будто он август с мартом перепутал. Млять, а вдруг он заразный? Или с блохами? Я и так-то кошек не жалую, а вот этих бездомных, от которых можно подхватить какую угодно гадость…

Аккуратно отпихнул животное в сторону, но на его место пришел другой! Этого кота я часто видел у соседей, большой, толстый и пушистый. И пусть в его случае блох можно было не бояться, я сдвинул в сторону и его. Как я уже упоминал, терпеть не могу кошек.

Зато вот они, похоже, решили возлюбить меня всей улицей! Пока до дома добрался, подцепил кошек со всей округи. Кошмар, откуда их столько?

Потом целый час торчал под душем, ноги раз пять намылил. Убеждал себя, что через одежду так быстро никакая зараза не должна перекинуться, блох вроде тоже нигде не видно…

И всё равно нервозность никуда не ушла. Весь завтрак за столом дёргался, всё казалось, что по ногам ползают жаждущие крови блохи, и разрастается кошачий лишай, ну или ещё какая-нибудь зараза. Может, записаться ко врачу, анализы сдать для успокоения?

Горошкина весь завтрак подозрительно ухмылялась. Если б не знал, что она та ещё соня и к завтраку еле-еле встаёт, решил бы, что она видела моё бегство от толпы мурзиков. Наверное, просто втихомолку ржёт над тем, какой я взвинченный сидел.

Понятное дело, в таком состоянии ехать на работу не стоило. Отписался помощнику, что сегодня поработаю из дома, позвонил секретарше, чтоб не ждала и все сегодняшние встречи перенесла на ближайшие дни. К счастью, таковых было всего две и несрочных. Пообещал сам себе, если к вечеру нервяк не отпустит — придется всё же тратить время на врача и анализы.

Поработал пару часов, решил прогуляться на кухню за кофе, заодно и мышцы размять, засиделся уже.

Открываю дверь кабинета — и меня чуть ли не с порога оглушает мощная звуковая волна. Снизу, из гостиной, бьёт по ушам нечто латинское и задорное. Что за нахрен? Убью Горошкину, некому такое затеять, кроме неё!

Спускаюсь вниз, жаждая крови. Не для того я у себя акустическую систему устанавливал, чтобы вот это вот безобразие по всем углам орало среди бела дня!

Врываюсь в гостиную, выискиваю взглядом бессовестную нарушительницу спокойствия… и замираю.

Горошкина танцует. Умело так вихляет своей жопой, бёдрами, сиськами трясёт. Волосы растрепались, на лице улыбка, сама вся — чистый секс. Смотрю, и не могу оторвать от неё свой взгляд. Всё же у соплюшки охрененная фигура. И такая гибкая, ладная, и задница просто умопомрачительная… Стою, пялюсь, как дебил, выпав из реальности. Поплыл, как прыщавый подросток, который подглядывает за одноклассницей, пока она перед физрой разминается. В штанах топорщится палатка, в груди горячо и тесно… Я даже на Мотылька так не западал. Чёрт.

Воспоминания о Машке помогли немного охладиться. Сразу испытал нечто вроде вины — до сего дня никакие раскрасавицы не могли вытеснить из головы образ неприступной маникюрши, а тут булками два раза тряхнули, и всё, и мозг как отключило. Вся кровь к другому органу устремилась. Да ну нахрен, не может быть! Это же Горошкина! Вертлявая, наглая и неотёсанная!

И пока я обалдеваю сам с себя, трек внезапно кончается. Повисает короткая пауза, Горошкина замечает меня, охает, тянется к пульту, ставит музыку на паузу.

— О, Владимирович, внезапно! Я и не думала, что ты дома, разве у тебя сейчас не рабочее время?

Подскочила ко мне бельчонком, с места на места притаптывает, плечиками поводит, ещё не до конца вышедшая из-под власти музыки. Плечики нежные, хрупкие, на шее жилка трепещет. Улыбка до ушей — открытая, радостная, настоящая. Прядка кудрявая на лоб прилипла, в глазах бесята ещё танцуют ча-ча-ча, сама вся так и фонит позитивом. Что-то в груди с громким хрустом трещит и сбрасывает тяжелый ледяной покров, что-то давно забытое, давно похороненное под тонной цинизма и расчётливости. В груди печёт, уголок рта сам собой едет вверх… млять, да что со мной творится?!

— Решил сегодня дома поработать, — рявкаю, злой больше на себя, чем на неё. Горошкина часто дышит, грудь в вырезе простого спортивного топика вздымается и опадает, и взгляд сам собой залипает на таких сексуальных полушариях, как они прямо передо мной вверх-вниз, вверх-вниз, и в ложбинку капелька пота стекает… охуеть, как это сексуально. Вообще, кто такой разврат спортивной формой назвал? Топик мало чем от лифчика отличается, юбчонка пол-попы едва прикрывает… где были мои глаза, когда я это одобрил?!