Вот, я и дожил до того дня, — закончил свое повествование Шершневич, — когда ко мне, к старому маразматику, пришел человек из госбезопасности, который действительно понимает, что дело швах. Так что вы мне скажете, молодой человек, — Колесник был тогда прав? Теперь уже поздно что-нибудь изменить?

– --Надеюсь, что нет, — ответил Виталий. — Очень надеюсь, что нет.

Ранним утром белорусский спецназ свернул лагерь. Команда об отходе поступила еще вчера, и Ирина узнала об этом от полковника Румачика ближе к вечеру — но поскольку до утра они с Ренатом все равно ничего предпринимать не собирались, она милостиво сообщила белорусам, что до семи ноль-ноль московского времени те им здесь ничуть не помешают. Ровно в семь ноль-ноль — Ирина как раз начинала выплывать из приятной утренней дремы — раздался слаженный рев моторов: машины выруливали на проселок и, выстроившись в колонну, уходили в сторону Волока и дальше — на север.

Рената в домике уже не было — наверное, провожал белорусов. Ирина быстро оделась и спустилась по металлической откидной лестнице вниз. Солнце сияло вовсю.

По проселку, пыля, уходили хвостовые машины. Ренат, повиснув на оборудованном спецназовцами за время стоянки турнике, крутил «солнце». Ирина постояла, полюбовалась его коренастой, но ладной фигурой и тем, как легко и мастерски он выполнял упражнения и пошла умываться. Надо бы тоже телу спуску не давать. А то за пару лет обрастешь жирком, ни мускулов, ни реакции. Станешь, так сказать, противна соратникам и друзьям. Астоматические методы борьбы с потенциальным противником — это, конечно, здорово. Но и о бренном теле забывать не стоит. Кормить его, холить, лелеять и тренировать, как любимую собаку — чтобы всегда было готово выполнить любую команду.

Кстати, о собаках. Ирина оторвалась от умывальника и внимательно окинула взглядом недалекий, очерченный лесными массивами горизонт. Наверняка ведь, сволочи, уже в курсе, что спецназ ушел и что нас тут всего двое.

А Ренатик даже без оружия, знай себе, радуется жизни на турнике, при том, что его астоматическое прикрытие дрыхнет себе без задних ног в штабном купе. Нехорошо, дорогой товарищ. Утрата бдительности чревата неприятными последствиями.

Впрочем, когда она вернулась ко входу в свой домик на колесах, умытая, свежая, утираясь на ходу полотенцем, Ренат уже шел от турника к ней, и на плече у него висел «Калашников». Значит, просто не заметила в траве у турника. Значит, прапорщик Ахмеров вовсе не утерял бдительность.

— Доброе утро, мадмуазель ротмистр, — тон у Рената был издевательски-заискивающий. — Как вы почивали? Мухи вас не беспокоили?

— Вашими молитвами, господин прапорщик, — в тон ему ответила Рубцова. — А насчет мух вы зря беспокоитесь. Я-то от мух отобьюсь. А вот ежели мне по чистой случайности, ну то есть совершенно нечаянно, придется во время нашей сегодняшней экспедиции ненароком отвлечься и забыть держать постоянный астом не только на себя, но и на идущего рядом флотского парня, то вот ему-то как раз, боюсь, и не поздоровится. От мух, комаров и прочих маленьких, не очень маленьких, а также совсем больших, но в равной мере нерасположенных к стервозным экс-мичманам краснознаменного тихоокеанского флота, а ныне прапорщикам ФСБ лесных зверушек.

В астоме Ирина с удовольствием наблюдала за тем, как мечется в поисках адекватного ответа малоподвижная мужская мысль, но вдруг заметила, что от бледно- розового астоматического Рената куда-то вверх тянутся на удивление знакомые астоматические же волокна. «Кто-то им управляет?» — пронеслось у нее в мозгу. — «Но кто? И откуда? Почему именно сверху? Или все-таки это он сам научился...»

Додумать до конца она так и не успела, потому что в этот самый момент на голову ей упала крупная капля. Она подняла голову. Посреди совершенно ясного неба парил одинокий коршун.

— Ай-яй, какая неприятность, — совершенно искренне засуетился Ренат. — Хотя, с другой стороны, есть, кажется, у вас, у русских, такая примета. Насчет того, что это к счастью. Или к удаче? Вы, товарищ лейтенант, часом не помните?

— Ах ты... — начала было Ирина, уже на бегу обратно к умывальнику. Но там уже, отмывая под тонкой струйкой теплой воды пахнущую рыбьими костями кашицу, не выдержала и рассмеялась. Вот ведь засранец. Надо будет к нему повнимательнее присмотреться. Вечно в тени «господ офицеров», вечный этакий мальчик на побегушках. Или, если точнее, на починюшках и поездушках.

В астоме зарябило, и на зеленой стене времянки проступили выведенные вязью буквы: «На потаскушках».

— В смысле там, подай, принеси, — раздался из-за вагончика голос Рената. — Поди туда, не знаю куда, достань то, не знаю что...

— Ах, ты... — опять задохнулась праведным гневом Ирина, выскакивая из-за вагончика и замахиваясь на пакостника полотенцем. — Ах ты, снайпер хренов! Ах ты, засекреченное татарское подполье!

Ренат вытянулся по стойке смирно и стоически принял шлепок наотмашь мокрым полотенцем по чему придется. Пришлось пониже спины.

— Телесные наказания в русской армии... — начал он.

— Телесные наказания будут тебе в лесу. Сам будешь астом держать, раз такой умелый. Нет, ну надо же...

— Астом держать — не нашего ума дело. Звездочки не в том порядке на погонах. Мы пока только на мелкие пакости. А насчет крупных — пусть начальство думает. Ну а если серьезно, — дурашливая интонация в голосе у Рената пропала совершенно, то при наших с тобой раскладах лишнее астоматическое поле никак не повредит. Мало ли, придется нам там заночевать. Ты ночью его тоже держишь, я проверял...