– Так, все, чуть-чуть спермацетового жирчика, облепихой обмажем и щадящую повязочку для закрепления кожички, – ворковал доктор Крайний, весьма довольный увиденным.

– Может не надо, док, я здоров абсолютно и шкура зажила, – Сима внезапно сделал на стуле стойку, выбросив почти до половины каюты ноги, чуть не опрокинув на пол при этом кювету со шприцами.

– Так, не гусарить, не гусарить, юноша, хоть вы и вправду потомок ахтырских гусар, но только здесь ваша эксцентричность неуместна, кожа еще тонкая, вдруг лопнет.

– Да не лопнет, док, давайте завязывать с мазями, уколами, я абсолютно здоров, все зажило, назначайте хоть какую комиссию, – Сима спрыгнул на пол со стула на руки и на них прошел по каюте, взбугрив мышцы под тонкой розоватой кожей на заживших плечах, потом потанцевал, перекидываясь с руки на руку, затем, ловко оттолкнувшись руками от палубы, вскочил на ноги. – Все, конец мучениям, ничего не лопается, – продемонстрировал он плечи доктору.

– Ну что же, так сегодня и доложим, пусть начмед решает.

– Да я сам уже все решил, ваш начмед мне по барабану.

– Да, Александр Алексеевич, вы продемонстрировали такие «две шаги налево, две шаги направо, шаг вперед и два назад», что даже в моей красавице Одессе были бы первым танцором. Ну, гусар, определенно гусар!

– Ахтырский гусар, уважаемый, и даже мои «что надо» мне не мешают! – ухмыльнулся Сима.

Доктор рассмеялся и решил ограничиться таблетками аскорбинки.

– Тогда пару кисленьких на всякий случай, – подавая Симе желтоватые круглые таблетки. – Вот тебе, гусар, витамин Ц, чтобы была сила в яй…

– …це, – подсказал Сима, кидая драже в рот. – Готов к труду и обороне, – шутливо доложил он доктору.

– Скоро там праздничный обед?.. Что, команды нет?

– Нет, еще 15 минут.

У доктора Крайнего опять заныло сердце: «В чем идти на обед? Обычно командир корабля в кают-компанию входит последним и только после этого вестовые начинают разносить супницы с первым, да и ботинки можно спрятать под скатертью», – подумал он. Однако, вспомнив почти неестественно выпученные глаза капитана I ранга Вольского на утреннем построении, док решил не рисковать и надел повседневный черный китель, надеясь, что мичман Первелов сегодня принесет ему его… «белые ботинки».

Симу мысленные терзания дока не волновали, да он о них и не знал и даже не догадывался, он вышел в коридор, чтобы навести бархоткой глянец на свои черные короткие морпеховские сапожки, все же он обедал тоже в кают-компании и надо было выглядеть там достойно спецназовца.

Конечно-же, он не мог и предположить, что именно эти белые французские туфли, которые все же принесет этим вечером лейтенанту Крайнему мичман Первелов и которые наденет завтра доктор вместе со своим лелеянным белым костюмом, выменянным у капитан-лейтенанта Штанько за два литра спирта, принесут ему « немеркнущую в веках» славу как результат пристального внимания, и если быть точнее, особого расположения к нему, 20-летнему деревенскому украинскому хлопчику, одной из самых знаменитых французских женщин XX столетия, на зависть всему командному составу крейсера «Адмирал Сенявин».

Сима вернулся в каюту и позвал дока.

– Тронулись, а то опять будем тянуться перед помпой, что опаздываем.

На крейсере существовал негласный регламент, что офицеры прибывали в кают-компанию по старшинству и младшие по званию были обязаны ждать старших, а не наоборот – порядок традиционный для Русского флота. Эту традицию требовал неукоснительно соблюдать как раз Вольский, морской офицер в пятом поколении, дед которого участвовал в Цусимском сражении.

Как раз, когда они подходили к кают-компании, по судовой трансляции прозвучало: «Команде обедать»! Правда, капитан II ранга Стеблов уже сидел за длинным обеденным столом и что-то сосредоточенно писал в своем талмуде – синей с клеенчатым переплетом тетради, в которой он обычно готовил приказы по кораблю. На этот раз сбор офицеров, которые не были на вахте и в увольнении на берег, прошел как никогда быстро. Быстрым шагом вошел командир корабля, но сразу садиться, как обычно, не стал.

– Товарищи офицеры! Завтра предстоит главный день нашего дружественного визита во Францию, очень напряженный и насыщенный. Мне только что наши французские коллеги передали план праздничных мероприятий. Нам оказана большая честь стоять в смотре кораблей сразу за авианосцем «Клемансо», за нами американский крейсер «Тикандерога» и английский фрегат «Белкап», ну и так далее. Торжественный смотр открывается обходом на катере командующего французским флотом, возможно, повторяю: возможно, прибудет президент Франции – это еще точно не решено, потому что он возвращается из зарубежного визита и прилетит в Париж поздно вечером. Но уже точно известно: к нам прибывает французская культурная делегация во главе с певицей Мирей Матье, можно сказать символом культуры Франции и восходящей французской звездой певцом Джо Дассеном. Завтра в 14.00, повторяю, в 14.00 должен состояться праздничный обед с гостями. Посему капитану II ранга Стеблову вместе с командирами боевых частей подготовить приказ по кораблю по завтрашнему регламенту и подать мне его на подпись не позднее 16.00, – закончил Вольский и, махнув рукой вестовым, застывшим у входа в кают-компанию, сел.

«Да, подтерли мы сопатки американцам», – подумал Сима. Офицеры негромко обсуждали сообщение командира корабля, обед уже и не казался праздничным, есть не хотелось: не каждый день можно видеть знаменитую французскую певицу, которая и в Москву-то приезжает раз в пять лет.

– И чего это французы нас так выделяют? – спросил капитан-лейтенант Штанько замполита. – Алексей Петрович, вопрос-то политический.

Штанько вмазал перед обедом 100 граммов выменянного на свой костюм спирта, но для его комплекции в 110 килограммов это было практически незаметно. Капитан II ранга Стеблов неторопливо отставил тарелку и вытер рот белоснежным платком. Он, конечно, знал, об этом можно было догадаться по тону, с которым задавался вопрос, что капитан-лейтенант Штанько «вмазал», и что «вмазывает» он регулярно, но что можно сделать с капитан-лейтенантом БЧ-5, который, как у Высоцкого, никогда уже, разве что при увольнении в запас по достижению выслуги, не получит каптри, зато паротурбинную установку крейсера знает, как свои пять пальцев. Он вспомнил, как в Индийском океане крейсер попал в жесточайший, почти 12-бальный шторм и температура в котельном отделении достигала 50-55 градусов, пришлось делать двухчасовые вахты и все равно человек пять матросов получили тепловые удары. Один Штанько почти сутки, пока бушевала стихия, не вылезал наверх.