Джиллиан улыбалась, пока Артур всерьез обдумывал эту перспективу. Она никогда не обладала его безграничной способностью предаваться несбыточным надеждам, что явилось одной из причин поиска прибежища в наркотике. Но ей нравилось видеть его в свободном полете. И в последнее время она иногда ловила себя на том, что летает вместе с ним. Полет продолжался не дольше существования полученного в реакторе нестойкого изотопа, но она смеялась в темноте, закрывала глаза и в какой-то краткий миг верила вместе с Артуром в прекрасное будущее.

Джексону Эйрзу доставляло немалое удовольствие досаждать людям. Сначала он согласился, чтобы Коллинза расспросили до выхода на свидетельское место, при условии, что встреча состоится в Атланте и прокуратура оплатит ему полет туда. Потом оказалось, что Коллинз вернулся в город заниматься имуществом Эрно. Но, сказал Джексон, клиент его теперь решил говорить лишь после присяги на Библии. Мюриэл могла потребовать созыва большого следственного жюри для дальнейшего расследования «бойни Четвертого июля», поскольку на убийства не распространяется срок давности. Она предпочла это показаниям под присягой. Таким образом она могла допрашивать Коллинза без глядящего из-за ее плеча Артура или разглашения тех частей показаний, которые были ему на руку. При этом не нарушала политики прокуратуры не предоставлять иммунитета в гражданском деле. Большое жюри одобрил даже Джексон, так как по закону показания Коллинза должны были оставаться в секрете.

Двадцать второго августа Коллинз появился в вестибюле палаты большого жюри. Он был в том же шикарном черном костюме, что и на похоронах дяди. В руке он держал Библию, обернутую деревянными четками с большим крестом. Книга была так захватана, что переплет стал мягким. С Коллинзом приехали Эйрз и крупная белокурая жена.

Мюриэл протянула стандартное распоряжение о предоставлении иммунитета. Джексон прочел его до конца, словно не видел таких десятки раз раньше, потом она раскрыла двери палаты. Эйрз попытался войти, прекрасно зная, что присутствовать там ему запрещено. Внутрь допускались только обвинитель, судебный секретарь и члены жюри.

— Я должен присутствовать, — заявил Джексон. — Непременно.

Через полчаса переговоров они пришли к решению, что Коллинз примет присягу, потом заслушивание показаний будет отложено. Допрос с записью на магнитофон состоится в конторе Джексона во второй половине дня, потом пленка будет передана большому жюри. Мюриэл была рада убраться из здания суда, где какой-нибудь репортер мог что-то пронюхать.

У Джексона было несколько контор, одна в Сентер-Сити, другая в Кевани, но главная находилась в Норт-Энде, неподалеку от аэропорта Дюсабль. Подобно Гасу Леонидису, Джексон не хотел покидать тот район, где рос. Размещалась контора в одноэтажном, вытянувшемся вдоль улицы торговом центре, принадлежащем Джексону.

Мюриэл приехала без Ларри и Томми Мольто. На этой неделе южный ветер принес сильную жару, солнце немилосердно жгло. Мюриэл решила подождать обоих снаружи, но через несколько минут вошла внутрь, где работали кондиционеры.

Наконец все собрались в большом кабинете Эйрза. Мюриэл, зная его тщеславие, ожидала, что он, подобно многим другим, оформил стены как памятник самому себе. Но Джексона окружали главным образом фотографии членов семьи — троих детей и, если Мюриэл не ошиблась в счете, девяти внуков. Жена его скончалась несколько лет назад. Оглядывая кабинет, Мюриэл думала, готов ли он сказать, что Америка — великая страна. Или что ему пришлось с большим трудом добиваться того, чего заслуживал. И то, и другое было правдой.

— Мюриэл, садись сюда.

С неожиданной любезностью Джексон предложил ей большое кресло за своим столом. Мебель в кабинете была прямоугольной, функциональной. Датский модерн из магазина уцененной конторской мебели. Сам Эйрз сел в кресло у внешнего угла рядом со своим клиентом. Жена Коллинза, Ларри и Мольто расселись позади них, словно хор. Верный себе Джексон достал свой маленький магнитофон и положил на стол рядом с тем, который уже приготовила Мюриэл.

Когда оба магнитофона опробовали, Коллинз взглянул на Эйрза и спросил:

— Теперь можно говорить?

— Не спеши, пусть эта леди задаст тебе вопрос, — сказал Джексон. — Тут не занятия по актерскому мастерству. Ты не выступаешь с монологом.

— Сказать имеет смысл только одно, — ответил Коллинз.

— Что же? — спросила Мюриэл.

— Тех людей убил мой дядя Эрно, и Гэндолф тут ни при чем.

Она спросила, откуда Коллинзу это известно. Коллинз взглянул на Эйрза, тот развел руками.

— Ну, раз уж начал, останавливаться уже нельзя.

Коллинз на секунду закрыл свои янтарные глаза, потом сказал:

— Потому что, да простит меня Иисус, я был там и все видел.

Кресло Джексона для Мюриэл было слишком высоким. Туфли свисали с ее ступней, и ей пришлось дважды топнуть ногами о ковер, чтобы повернуться и получше разглядеть Коллинза. Волосы его немного поредели, он располнел, но оставался красавцем. Лицо его было застывшим, словно он пытался выказать мужество перед лицом правды.

— Я хочу больше никогда не повторять этой истории, — сказал Коллинз. — И потому пусть Анна-Мария выслушает ее сейчас, чтобы все было ясно. Мой Господь и Спаситель знает, что я рожден в грехе, но горько думать, каким я был без Него.