Артур, не ответив, поднялся, сказал только, что свяжется с ней, и пошел к двери. Глядя ему вслед, Джиллиан уловила свое отражение в дешевых, обрамленных золотистым узором зеркалах на поддерживающих потолок колоннах. Она часто пугалась, видя себя, потому что выглядела гораздо более беззаботной, чем была на самом деле. В этом было нечто, говорящее, что она, подобно нержавеющей стали, кажется несокрушимой. Она была высокой, стройной, и даже время не испортило очертаний ее красивых скул. Но яркость уже теряла. Рыжевато-белокурые волосы приобрели сероватый оттенок, предвестник седины; как у всех светлокожих, на ее лице была заметна каждая морщинка. Однако изысканные детали — хорошо сидящий саржевый костюм, нитка жемчуга, прическа с пробором — подчеркивали спокойное достоинство, которым она словно бы светилась. Это был вид, который она напускала на себя еще в подростковом возрасте. Фальшивый, как автопортреты, создаваемые почти всеми в юности. Но не был забыт ни он, ни видимость умения владеть собой, ни сопутствующая ей чрезмерная лживость.

Разумеется, она обманывала Артура Рейвена. Вводила в заблуждение ответами, потом больно уколола, чтобы он не задерживался, пытаясь узнать правду. Рейвена сбили с толку слухи, злобные сплетни, ходившие много лет назад, когда ее жизнь рушилась. Говорили, что она пьяница — но это было не так. Говорили, что за обедом она напивается и возвращается на судейское место почти неспособной к работе. Правда, она как-то заснула там, не просто вздремнула на минутку, а легла лицом на стол и погрузилась в такой глубокий сон, что, когда судебный пристав разбудил ее, на щеке остался след от кожаной папки. Высмеивали ее пьяное бормотание и сквернословие. Сокрушались о ее загубленных пьянством способностях, благодаря которым она поступила в Гарвардский университет и в тридцать два года стала судьей. Кудахтали о том, что она не вняла многочисленным предупреждениям прекратить пьянство. И все это время она хранила свой секрет. Джиллиан Салливан не была пьяницей, как гласили слухи, не «сидела на таблетках», как подозревали судебные служащие, настойчиво утверждавшие, что никогда не улавливали от нее запаха перегара. Нет, Джиллиан Салливан, в прошлом обвинитель, судья Высшего суда [4] , была героиновой наркоманкой.

Джиллиан не кололась ни разу. Дорожа своей внешностью, она даже в самом отчаянном расположении духа не хотела уродовать себя. Она курила героин — «гоняла дракона», по жаргонному выражению. Забивала косяк. Делала из алюминиевой фольги трубку и втягивала пары, когда порошок превращался от нагрева в липкую коричневую массу, а потом в едкий туман. Так получалось медленнее, проходили не секунды, а минуты до того, как охватывал прилив невероятного блаженства. Джиллиан всю жизнь была во всем осмотрительной, и этот изощренный способ приема наркотика соответствовал ее представлению о себе. Был более опрятным и менее поддающимся обнаружению — без следов от иглы, без предательских кровотечений из носа после нюханья.

Началось это с мужчины. Разве не всегда так начинается? Тоби Элиас, работавший в прокуратуре штата, был любезным, красивым, порочным. Джиллиан подумывала о том, чтобы выйти за него замуж. Как-то вечером он вернулся домой с дозой героина из улик по делу, которое вел. То был образец, который один сбытчик предлагал другому перед продажей, приобщенный к доказательствам и не возвращенный после вынесения вердикта. «А почему бы нет?» — спросил он. Тоби всегда ухищрялся представить порочность изысканной. Джиллиан очаровывало его насмешливое нежелание следовать правилам, существующим для других. В первый вечер они нюхали героин и потом ежевечерне уменьшали дозу. Нюханье приносило какой-то неземной покой, но повторять не стоило.

Месяц спустя Тоби шагнул под грузовик. Джиллиан так и не узнала, было ли это случайностью. Он не погиб. Несколько месяцев лежал на койке пластом, потом сидел в кресле-каталке жалкой развалиной. И она бросила его. Не хотела посвящать ему свою жизнь, раз он не мог ответить ей тем же.

Однако то был злосчастный поворотный пункт, теперь Джиллиан это понимала. Тоби так и не избавился от пагубного пристрастия, не избавилась и она. Спустя три-четыре месяца Джиллиан сама похитила образец. Во время процесса она разрешила эксперту защиты открыть опечатанный пакет с уликой, чтобы взвесить, сколько героина находилось в нем. Блаженство было теперь более восхитительным. Она отдавала распоряжения проводить пробы, когда в этом не было необходимости, провоцировала обвинителей запирать улики в ее кабинете, а не везти обратно в прокуратуру. В конце концов эти манипуляции были обнаружены. Под подозрение попал один из полицейских, и его перевели в отдаленный участок. После этого ей пришлось покупать героин на улицах. И она нуждалась в деньгах.

Теперь ее уже считали пьяницей. И в виде предостережения перевели из уголовного суда в гражданский, где она рассматривала дела о возмещении ущерба. Тогда один из сбытчиков, которым она выносила приговоры, узнал ее, красивую белую даму, шедшую украдкой по трущобному кварталу, меньше чем в миле от здания суда. Оттуда слух дошел до председательствующего судьи, нечистого на руку Брендана Тьюохи, и его прихвостня Ролло Косика. Косик явился к Джиллиан с этим известием и предложил деньги. Взамен она должна время от времени следовать его советам относительно исхода дела.

И она подчинялась. Всегда с сожалением, но жизнь уже превратилась в страдания между дозами героина. Однажды вечером раздался стук в дверь, последовала сцена из «1984» Джорджа Оруэлла или «Солнечного затмения» Артура Кёстлера. На пороге стояли прокурор и агенты ФБР. Ее уличили в получении взяток, а не в употреблении наркотиков. После их ухода Джиллиан плакала, ревела, вопила.

Потом она обратилась к Даффи, ее нынешнему домовладельцу. Даффи лечился от алкоголизма и стал опытным советчиком во времена, когда был священником. Когда Джиллиан судили, ее пристрастие к наркотику осталось единственной нераскрытой тайной. Что касается прочих, она чувствовала себя так, будто ее раздели донага и провели в цепях по Маршалл-авеню. Она не собиралась воскрешать все это теперь, тем более ради Артура Рейвена или ради убийцы, насиловавшего мертвых.

Однако внезапная злоба, прорвавшаяся в разговоре с Артуром, потрясла ее, словно обнаруженная у ног пропасть. Теперь она часами будет думать о Рейвене и о том, как изумленно раскрылся его рот после ее выпада. Вечером ей, чтобы не пойти и утопиться, понадобится Даффи, спокойный советчик.

Поняв это, Джиллиан поднялась из-за столика и снова увидела свое отражение. Снаружи она выглядела стройной, элегантной, старательно одетой женщиной. Но внутри таился ее злейший враг, некий демон, который даже после тюремного заключения и позора оставался неудовлетворенным, необузданным и неведомым.