Она коснулась моего колена; я вздрогнул.

–  Не перегревай мозги. Я сделала крюк - после твоего мира отправилась на Тега-Цент.

–  Правда? Как раз когда я там был?

–  Нет, мы разминулись меньше чем на год. Жалко было: я ведь именно из-за тебя туда полетела.
– Она опять составила палиндром на моем языке: «Охотник становится дичью, дичь становится охотником».
– Так вот и мы. Может, ты меня еще чему-нибудь научишь.

Ее тон меня не слишком волновал, но я ответил очевидной фразой:

–  Скорее наоборот.

–  Ой, вряд ли.
– Она сдержанно улыбнулась.
– Тебе нечему учиться.

Наверное, я просто не могу учиться. Или не хочу.

–  Ты к воде спускалась?

–  Один раз.
– Она соскользнула с камня и принялась отряхиваться, хлопая ладонями по телу.
– Там интересно. Все как будто ненастоящее.

Я взял коробку с едой и пошел следом за нею вниз по тропинке, которая вела к развалинам. Она попросила у меня немного попить - ее фляга так нагрелась, что можно было чай заваривать.

–  У тебя первое тело?
– спросил я.

–  Да, мне пока еще не наскучило.
– Я поймал ее восхищенный взгляд.
– А у тебя, наверное, четвертое или пятое?

–  Я их по дюжине в год меняю.
– Она рассмеялась.
– На самом деле - второе. Я слишком надолго задержался в первом.

–  Ага, я читала про тот случай. Должно быть, кошмарно…

–  Да ничего.

Я тогда делал «контролируемую» трещину в большом валуне, и заряды взорвались раньше времени - уронил детонатор. Ноги мне перетерло камнями. Там рядом никто не жил, и когда пришла помощь, я был уже семь минут как мертв, в первую очередь из-за боли.

–  Конечно, на мою работу это сильно повлияло. Даже смотреть не могу на многие вещи, созданные в первые годы после того, как получил новое тело.

–  Да, на них тяжело смотреть, - сказала она.
– Но они хороши и по-своему красивы.

–  Все на свете красиво. По-своему.
– Мы остановились у руин первого дома.
– А ведь тут не только следы времени, хоть и четыреста лет прошло.
– Внимательно рассмотрев то, что осталось, я смог отчасти восстановить архитектуру строения - примитивного, зато, что называется, «на века», из укрепленного композитными штырями бетона.
– Кто-то тут побывал со взрывчаткой. А я думал, на самой Земле боевых действий не велось.

–  Говорят, что так.
– Она подобрала небольшой обломок.
– Наверное, кто-то взбесился, узнав, что все погибнут.

–  Трудно себе представить.

В записях царил хаос. Очевидно, первые люди умерли через два-три дня после появления нанофагов, а спустя неделю на Земле не осталось ни одного живого человека.

–  Хотя понять легко. Бывает, что хочется что-нибудь разрушить.

Я помню, как беспомощно корчился под валунами, как умирал из-за своей скульптуры и как зарождалась во мне злоба - гнев на камень, на судьбу, на что угодно, кроме собственной невнимательности и неуклюжести.

–  Об этом есть стихотворение, - сказала она.
– «Ярость, ярость - умирает свет».

–  Неужели во время наночумы писали стихи?

–  О нет. Это за тысячу лет до нее. Даже за тысячу двести.
– Она вдруг опустилась на корточки и смахнула пыль с куска, на котором обнаружились две буквы.
– Интересно, может, это было какое-то муниципальное здание. Или церковь.
– Показала на обломки, рассыпанные по улице: - Похоже на украшение, что-то вроде фронтона над входом.

На цыпочках стала пробираться к арке, читая надписи. Так ее тело казалось еще привлекательнее (наверное, она об этом догадывалась), а мое откликнулось совершенно непозволительным для человека втрое старше ее образом. Глупо, хотя, конечно, этот самый орган не так уж и стар. Усилием воли я подавил реакцию прежде, чем она успела что-либо заметить.

–  Язык незнакомый, - сказала она.
– Не португальский; похоже на латынь. Христианская церковь, вероятно - католическая.

–  У них в культовой практике использовалась вода, - припомнил я.
– Может, поэтому церковь возвели рядом с морем?

–  Нет, их повсюду строили. У моря, в горах, на орбите… До Петроса католики не добрались?

–  Добрались, даже до сих пор живут. Я, правда, ни одного не встречал. У них собор в Новой Гавани.

–  А у кого нет?
– Она махнула рукой в сторону тропинки.
– Пойдем. Пляж сразу за этим холмом.

Запах я почувствовал прежде, чем увидел воду. Пахло не морем, а чем-то сухим, даже удушливым. Наверху я застыл.

–  Дальше от берега вода синяя-синяя, - сказала она, - и такая прозрачная, что видно на сотни метров в глубину.

Может, и так, но здесь, на поверхности, лежала густая бурая пена, как на гигантском шоколадном коктейле. Обгоревшие стволы деревьев влипли в грязь.

–  Это что, земля? Она кивнула:

–  Континент перерезает пополам огромная река, называется Амазонка. Когда погибли растения, почву стало нечему держать, и она стала размываться.
– Она потащила меня вперед.
– Ты плавать умеешь? Пойдем!