— Не все и не всегда. Как сказал Линкольн, некоторых можно обманывать всё время или всех, но время от времени, а всех и всё время — непостижимая задача! — вспомнила я мудрое изречение дядюшки Авраама.

— Я не верю типам с еврейскими именами, — колко заметил Артём.

— И всё равно, ложь — это грех! — не унималась я. — Не все люди грешат. Есть те, кто безгрешен.

— Младенцы что ли?

— И младенцы тоже.

— Вот ты говоришь — грех. Перечисли мне семь смертных грехов, — попросил Шер, а в его глазах заплясали озорные чёртики.

Грехи я помнила очень хорошо, потому что совсем недавно, как раз в последнем семестре, писала реферат, как опоздавшая на субботнюю философию. Со мной такое, то есть опоздание на философию, частенько случалось, рефератов по этому предмету написано мной немерено.

— Гордыня, зависть, гнев, леность, алчность, чревоугодие, сладострастие, — перечислила я ни разу не запнувшись.

— Ну, и? — выдвинув вперёд свой волевой подбородок, поинтересовался он.

— Что «и»? — не поняла я, к чему он ведёт.

— Ложь, — спокойно отозвался он. — Ты назвала семь смертных грехов, но лжи среди них нет.

Я призадумалась, и правда нет.

Ликуя, мой муженёк зарядил ещё одну глубокую мысль:

— Согласись, отсутствие лжи среди смертных грехов ставит под сомнение всё их существование. Так что то, что я горд, вызываю зависть у людей, часто бываю в гневе, с удовольствием мщу, алчен, люблю секс, плотские удовольствия (куда без них?) и до дикости люблю поесть (а кто не любит?) — это всё — пуф! — он изобразил пальцами мини-взрыв. — И ты такая же. Но не признаёшься, прикрываясь лживой верой. Во что? Во что ты веришь?

— Это неважно. Верю и всё. А ты только и пытаешься убить веру в остальных.

— Я правдив с ними. А ты лжива.

— Ты невозможен!

— Возможен, — вставил он таким тоном, что возразить не получалось. — А ты пиявка!

«Сам ты клещ энцефалитный!» не осталось в долгу моё внутреннее я, благоразумно промолчав.

Требовалось в срочном порядке сменить больную тему.

— Твои друзья, — «идиоты» мысленно добавила я, — теперь всей округе растреплют о наших, — я изобразила руками воздушные кавычки, — «отношениях».

— Лишь бы о большем не трепались…

— В смысле, кто-то из них знает больше?

— Нет, конечно, — прекратил мою начинающуюся истерику муженёк. — Я похож на дурака, который язык за зубами держать не может? — он явно намекал на Олли.

Да, на дурака ты, Артём, похож, хотя…

— Нет, что ты. Дурак из тебя никакой! — и про себя закончила: «А вот идиот знатный».

Кажется, на моём лице нарисовалась гадючная ухмылочка, и Шер её сразу заметил:

— И чё ты ржёшь, — быдло и на Чукотке быдлом останется. — Думаешь, будет прикольно, если все узнают, что ты теперь моя личная кухарка, домработница, секс-рабыня?.. — начал он загибать пальцы, перечисляя эквиваленты слову «жена» в своём глюченном понимании слова.

— И персональная скалка, — хмуро вставила я.

Шер опалил меня взглядом ледяных глаз (как бы нелепо это не звучало, но я явственно ощущала, как в его глазах плескается жидкий азот).

— Молчи, женщина!

Я в своё оправдание подняла руки вверх, типа «молчу-молчу».

В этот момент в кармане необъятных брюк затрепыхался мобильник, я отметила в уме, что забыла сменить надоевшую мелодию и сделаю это сразу же, как только приду домой. Звонил Егор.

— Привет, Ленк, где шляешься? — невозмутимо вещал он в трубу.

— Приветик, а я уже почти дома.

— Это я дома. На дворе глухая ночь, а тебя нет, — он решил в папочку поиграть?

— Сейчас-сейчас. Уже почти в подъезде, — заверила я его.

— Ну-ну, — прозвучало чересчур скептично.

Я скинула и сообщила Артёму, что меня дома заждались и даже потеряли, так что «Прощай-гудбай».

— А, это твой брат-гей? — мгновенно выдал Шер.

Я сконфузилась, припоминая, что у этого парня не глаза, а рентген. И всех он видит насквозь, кроме меня. Вот и тогда, увидев парней вместе, он быстро понял, что к чему. Но не могу же я сдать Егора. Это совсем не по-сестрински, так что придётся соврать.

— Сам ты… — на моём рту очутилась его ладонь, не дав закончить предложение.

— Только попробуй так меня назвать! — громкие яростные слова плюс мечущие молнии глаза а-ля «сейчас прольётся чья-то кровь» выглядели более чем убедительно.

Я собрала всю волю в кулак и прямо в руку ему пробубнила:

— Опфусти.

Он мою просьбу выполнил.

Не сразу, конечно. Для начала ещё с минуту меня глазами пепелил, а потом отстранился и глухо напомнил, что «пати у мэра будет в субботу» и чтобы я «оделась прилично, а не как бомжара с вокзала».