— Я никогда не ошибаюсь, — Леся решила довести атаку до конца.

Не зря она втихую выписала из телефонного справочника подруги номер её братца, было бы нечестно по отношению к себе любимой не охомутать такого красавчика, или зря?

— Всё бывает впервые.

— Не у меня, — не сдавала позиций девушка.

— Ну, вот случилось, — на лицо Егора набежала тучка сквозь огромные стеклянные стены, полностью соответствуя его мрачному тону.

— Свободен! — прошипела она идентичным его интонации тоном, даже не заметив, как парень, секунду назад нравившийся ей, вдруг превратился в самого отвратительного на свете.

В этот момент к ним подбежали два несносных ураганчика, сметающих на своём пути всё — багаж, людей, организуя за собою хаос и разруху. За ними следом неслась высокая худая женщина в шляпе с большими полами, постоянно извиняясь и пытаясь поправить упавшее, за которой, спотыкаясь на каждом шагу, останавливаясь, чтобы отдышаться, мчался на всех парах невысокий мужчина с начинающим вырисовываться пузом с красным лицом в яркой летней рубашке, шортах и сланцах. Леся не успела сообразить отослать Егора подальше от себя, дабы его не приметил папа и не стал прочищать мозг, требуя объяснить, что около неё делает этот молодой человек и не пытается ли завязать отношения. Ведь, ограждённый от подобных рискованных знаний, способных довести бедного папулю до инфаркта, они с мамой утаили от него и то, что она встречается с Лёней. Он думает, что Лёнечка её хороший друг и даже в своём самом страшном кошмаре не может вообразить, что его маленькая дочурка встречается с живущем в своём мире неотёсанным зазнайкой. А если бы узнал… Нет! Лучше пусть не знает.

Таким образом нельзя было давать повода папе для пересудов и мучительных монологов, со скрупулёзно подобранными им словами, которые, как он считает, меняют человека в корне, действуя облагораживающе, а на деле просто выносят мозг и колбасят его на ультрачастотах.

Таня и Костя, пятилетние сорванцы, подскочив к выясняющей отношения парочке, вырвали из рук старшей сестры букет и стали с остервенением его ощипывать, усыпая пол лепестками, при этом приговаривая «Любит-не любит». Внезапно галдёж сменился диким ором, Таня уколола пальчик о шип, а Костя, чисто из солидарности к сестрёнке, решил поддержать, и вот уже два безудержно голосящих малявки разрывают голосовые связки, чьи голоса уносятся под высокий потолок и эхом разливаются по всему залу. Из соседней очереди их подхватывают ещё четверо солидарных детишек, и так по цепочке, больше и больше, сильнее и громче, насыщеннее и ярче разрывают они свои глотки. Родители обречённо бросаются к детям, пытаясь их успокоить, мама Леси, Нина Павловна, не отстаёт от остальных и, догнав детишек, приседает около них и вручает каждому по «Чупа-чупсу», изображая на лице довольную, побуждающую к доверию улыбку. Детишки переглянулись, забыв о том, что недавно они плакали, и с радостью выхватили леденцы, всхлипывая по инерции. Постепенно вся очередь замолкла, а Егор упустил удачный для побега момент и столкнулся лицом к лицу с отцом семейства Радуги Николаем Велимировичем, который догнал жену и стоял, справляясь с одышкой, кидая злобные взгляды на Егора.

— Так-с, молодой человек. Что вы хотите от моей дочери? — суровый вопрос в адрес парня тут же сменился участливым вопрошанием к дочери. — Он к тебе приставал, Лисёнок?

— Ничего!

— Нет, пап!

Одновременно отозвались парень и девушка.

— Что-то вы темните… — переводя взгляд с одного на другого, с хитрым прищуром буравя каждого, произнёс Николай Велимирович.

— Папулечка, это мой одногруппник. Мы случайно пересеклись, — принялась вдохновенно сочинять Леся.

— Это правда? — спросил её отец у Егора.

Егору врать не хотелось. Но желание маленькой мести было живо, так что ответ заставил Леську пожелать ему скорой кончины в самых мучительных конвульсиях.

— Нет, — помотал он головой.

— Моя дочь врёт? Ты это хочешь сказать? — сдвинул брови Николай Велимирович и Егор, тут же признав в его лице черты родной дочери, кивнул.

Леся была готова вгрызться ему в глотку, а затем свернуть шею аккуратным движением руки, как в любимых боевиках с Чаком Норрисом, Ван Даммом, Брюсом Уиллисом. Сдержать себя в руках оказалось сложно, но на ходу придумывая сценарий своего спасения, она кинулась к нему, а Егор даже не успел выставить блок, не ожидая подобной прыти от бешеной (ах, точно, она же бешеная) девки, которая хоть и кинулась к нему первоначально в намерении придушить, но по пути сдавшись доводам разума, и трансформировав объятия смерти в объятия любви. Она сильно стиснула его шею, перекрывая доступ к кислороду, и жарко прошептала на ухо: «Подыграй мне!», а затем посмотрела ему прямо в глаза взглядом раненной лани, а она была неплохой актрисой, и чмокнула в щёку, сообщив отцу:

— Мы встречаемся! Я люблю его, он любит меня. Мы думали пожениться в августе. Было бы здорово обвенчаться в той церкви, что вы с мамой венчались.

Буквально у всех отвисли челюсти, кроме мелких сорванцов, услышавших новое слово «венчались», которое они стали повторять на разные лады, раскаляя обстановку и вызывая смешки у стоящих в очереди пассажиров, являвшихся свидетелями всей истории целиком.

Леся больно ткнула локтем его под дых, стиснула ещё сильнее и сквозь зубы, не отводя взгляда от красного лица папы, произнесла: «Ну же!»

— Ах, да. Мы встречаемся. Нижайше прошу руки вашей дочери! — нашёлся Егор, забывший, что совсем недавно собирался ей мстить.

— Пап, не молчи!

— Да, папа, позвольте мне вас так называть, — включился в игру Егор, которая стала ему даже нравиться. — Не молчите!

Отец закряхтел от подобной наглости, покрываясь пятнами, Нина Павловна подошла сзади и расстегнула ему верхние пуговицы на гавайской рубашке, чтобы ему легче дышалось, а сама не могла взять в толк каким образом Лесёнок так быстро сменила одного кавалера на другого и рвётся в церковь.

— Не позволю! — прогремел его грозный рык.

Мать испугалась и чуть не грохнулась в обморок, Леся с Егором, стоящие в обнимку, также ощутили волну гнева, пассажиры стёрли улыбки с лиц, а Танька с Костиком сперва затихнув, заголосили с ещё большим, чем в прошлый раз, энтузиазмом. Отца семейства отрезвили вопли деток, и он заспешил успокоить их, опустившись рядом с ними на колени. Конфет у него не было, были лишь добрые слова, но они не шли ни в какое сравнение со сладостями, тем более после того, как он напугал их, а теперь, пытаясь успокоить, добивался прямо-противоположного эффекта. Терпение его было на исходе, нервное возбуждение зашкаливало, появилась резкая необходимость в перекуре. Обычно он не курил, только в экстренных ситуациях, считая, что сигарета может успокоить.