Зубы у Цакриссона так стучали, что ему было трудно говорить.

– Ну, так чего же у тебя нет? – поинтересовался Гунвальд Ларссон, окинув его критическим взглядом.

– Рентгеновских лучей в глазах, – мрачно ответил Цакриссон.

Гунвальд Ларссон был строг и не считался со слабостями других людей. В полиции его достаточно хорошо знали, и многие его побаивались. Если бы Цакриссон знал его получше, то никогда не решился бы так себя вести – другими словами, вести себя естественно, – но даже Гунвальд Ларссон не мог совершенно игнорировать тот факт, что его подчиненный устал и замерз, а следовательно, его состояние и наблюдательные способности вряд ли улучшатся в последующие несколько часов. Ларссон понимал, что нужно делать, но вовсе не собирался из-за этого прекращать наблюдение. Он раздраженно хмыкнул.

– Ты замерз?

Цакриссон издал глухой смешок и попытался соскрести льдинки с ресниц.

– Замерз? – иронически переспросил он. – Я чувствую себя, как те три парня, которых засунули в пылающую печь [4] .

– Ты здесь не для того, чтобы развлекаться, – заметил Гунвальд Ларссон. – Ты здесь для того, чтобы работать.

– Да, конечно, но…

– А твоя работа заключается и в том, чтобы уметь тепло одеваться и правильно двигаться. В противном случае ты превратишься в ледяную статую и, если что-нибудь случится, не сможешь двинуться с места. И тогда, возможно, тебе не будет так весело.

Цакриссон насторожился, он уже начал кое-что подозревать. Он вздрогнул и сказал извиняющимся тоном:

– Да-да, конечно, у меня все хорошо, но…

– Нет, вовсе не хорошо, – раздраженно бросил Гунвальд Ларссон. – Я отвечаю за это задание и не желаю его срывать из-за плохой работы рядового полицейского.

Рядовому полицейскому Цакриссону было только двадцать три года. Он работал в отделе охраны второго участка. Старший криминальный ассистент уголовной полиции Стокгольма Гунвальд Ларссон был на двадцать лет старше. Цакриссон открыл рот, чтобы что-то сказать, но Гунвальд Ларссон поднял свою могучую правую руку и сердито заявил:

– Хватит болтать. Отправляйся в полицейский участок на Розенлундсгатан и выпей кофе или еще что-нибудь. Ровно через полчаса ты должен вернуться сюда свежим и энергичным, так что тебе лучше поторопиться.

Цакриссон ушел. Гунвальд Ларссон взглянул на свои часы, вздохнул и подумал: «Молокосос».

Он повернулся кругом, продрался сквозь кусты и начал карабкаться вверх по склону, ругаясь вполголоса, поскольку его итальянские зимние ботинки на толстой резиновой подошве скользили по обледеневшим камням.

Цакриссон был прав, утверждая, что на холме нет никакого укрытия от пронизывающего северного ветра, однако и сам Ларссон тоже был прав, называя вершину холма лучшим наблюдательным пунктом. Дом стоял перед ним как на ладони. Ларссон мог видеть все, что происходит в доме и возле него. Окна полностью или частично покрывал иней, свет нигде не горел. Единственным признаком жизни был дым из трубы, клубы которого тут же уносило порывами ветра в беззвездное небо.

Человек, стоящий на вершине холма, машинально переступал ногами и двигал пальцами в меховых перчатках. Прежде чем стать полицейским, Гунвальд Ларссон был моряком, сначала простым матросом в военно-морском флоте, потом плавал на грузовых судах в Северной Атлантике, и бесчисленные вахты на открытом ветрам мостике обучили его искусству сохранять тепло. Он также был специалистом по заданиям, подобным нынешнему, хотя теперь уже предпочитал лишь руководить. Немного постояв на холме, он заметил какой-то проблеск света в крайнем правом окне на втором этаже, словно кто-то зажег спичку, чтобы закурить сигарету или посмотреть, например, который час. Ларссон машинально взглянул на свои часы. «Четыре минуты двенадцатого. Цакриссон отсутствует уже шестнадцать минут. Наверное, сидит сейчас в буфете полицейского участка округа Мария и болтает с коллегами, попивая кофе. Однако это удовольствие продлится недолго, потому что через семь минут ему придется отправляться в обратный путь. Если, конечно, он не хочет получить выволочку», – подумал Гунвальд Ларссон, хмурясь.

Несколько минут он размышлял о людях, которые могли в настоящий момент находиться в доме. В этом старом здании было четыре квартиры, две на первом этаже и две на втором. На втором этаже слева жила незамужняя женщина лет тридцати пяти с тремя детьми от разных отцов. Больше об этой женщине Ларссон ничего не знал и не стремился узнать. В квартире слева на первом этаже жила пожилая супружеская пара. Им было около семидесяти, и жили они здесь уже лет пятьдесят, тогда как в верхних квартирах жильцы менялись довольно часто. Муж любил выпивать и, несмотря на преклонный возраст, был постоянным клиентом полицейского участка округа Мария. В квартире справа на втором этаже жил мужчина, тоже хорошо известный полиции, но по причинам, гораздо более серьезным, чем регулярные субботние пьяные скандалы. Ему было двадцать семь лет, и он уже успел шесть раз побывать в тюрьме. Преступления он совершал самые разные: от вождения автомобиля в нетрезвом виде до драк и грабежа. Звали его Рот, это он устроил вечеринку для своего приятеля и двух подружек. Сейчас они уже выключили магнитофон и свет – либо улеглись спать, либо развлекались несколько иным способом. Именно кто-то из них зажег спичку, мелькнувшую в окне.

Под квартирой Рота, на первом этаже справа, жил человек, за которым наблюдал Гунвальд Ларссон. Он знал, как зовут этого человека и как этот человек выглядит. Однако, что было довольно странно, Ларссон не имел ни малейшего понятия, зачем понадобилось следить за этим человеком.

Дело обстояло так. Гунвальд Ларссон являлся специалистом по раскрытию убийств и обезвреживанию опасных преступников, а поскольку в настоящий момент дела, связанные с убийствами, отсутствовали, его откомандировали в другой отдел, где он отвечал за это задание в дополнение к своим основным служебным обязанностям. Ларссон получил в подчинение четырех сотрудников и простой приказ от начальства: не позволить указанному человеку исчезнуть, не допустить, чтобы с ним произошло несчастье, и фиксировать всех, с кем он встречается.

Гунвальд Ларссон даже не поинтересовался, зачем это нужно. Наверное, наркотики. Похоже, сейчас все связано с наркотиками.

Наблюдение продолжалось вот уже десять дней, и наиболее примечательным событием за это время стала покупка «объектом» Ларссона двух бутылок ликера и приход проститутки.

Гунвальд Ларссон посмотрел на часы. Девять минут двенадцатого. Остается восемь минут.

Он зевнул и развел руки в стороны, чтобы похлопать себя по бокам.

И тут дом взорвался.