Поиск по словосочетанию Энни Барретт выдает шестнадцать миллионов результатов: архитектурные бюро, маленькие онлайн-магазинчики, мастер-классы по йоге и десятки страниц в «Фейсбуке», «Инстаграме» и «Твиттере». Я снова запускаю поиск, добавив к имени Энни Барретт сначала запрос «художница», а потом «умерла» и «убита», но ничего полезного не находится. В Интернете нет никаких сведений о ней.

Снаружи прямо над моей головой что-то с размаху шлепается о противомоскитную сетку в окне. Я знаю, что это очередной жирный коричневый мотылек, которыми кишит лес. Их крылья цветом и текстурой напоминают древесную кору – это называется «защитная окраска», – но отсюда, с моей стороны, мне видны только их склизкие членистые подбрюшья, три пары ног и два нервных усика. Я щелкаю по сетке, и они отлетают, но через несколько секунд, покружив неподалеку, возвращаются обратно. Я боюсь, что они найдут какую-нибудь дырочку в сетке и, протиснувшись сквозь нее в комнату, будут роиться вокруг ночника.

Рядом с ночником лежит рисунок, на котором Аню тащат по земле в лес. Наверное, не стоило мне оставлять его у себя. Наверное, надо было отдать его Каролине, как только она переступила через порог. Или вообще скомкать и отправить в мусорку. Мне не дает покоя то, как Тедди нарисовал ее волосы, эти непристойно длинные черные пряди, волочащиеся за телом, словно кишки. На прикроватной тумбочке что-то взвизгивает, я от неожиданности выскакиваю из кровати и лишь потом осознаю, что это всего-навсего мой телефон.

– Куинн! – раздается в трубке голос Рассела. – Я не слишком поздно?

В этом вопросе весь Рассел. Сейчас всего-то восемь сорок пять, но он утверждает, что любой человек, сколько-нибудь серьезно занимающийся спортом, в девять тридцать должен уже лежать в кровати с выключенным светом.

– Нет-нет, все нормально, – говорю я ему. – Что случилось?

– Я звоню по поводу твоего подколенного сухожилия. Ты недавно жаловалась, что потянула его.

– Уже лучше.

– Сколько сегодня пробежала?

– Четыре мили. За тридцать одну минуту.

– Устала?

– Нет, ни капли.

– Ну что, готова идти дальше?

Я не могу заставить себя оторвать взгляд от рисунка, от длинных черных волос, волочащихся за телом женщины.

Какой ребенок будет такое рисовать?

– Куинн?

– Да, я слушаю… простите.

– У тебя все в порядке?

Я слышу над ухом комариный писк и с размаху хлопаю себя по щеке. Потом смотрю на ладонь, надеясь увидеть раздавленное насекомое, но ничего нет.

– Да, все отлично. Просто немножко устала.

– Ты только что сказала, что не устала.

В его голосе прорезаются подозрительные нотки, как будто он внезапно почувствовал какой-то подвох.

– Как твои хозяева с тобой обращаются?

– Они потрясающие люди.

– А пацан? Томми? Тони? Тоби?

– Тедди. Он милый малыш. Нам с ним весело.

На мгновение у меня возникает мысль рассказать Расселу обо всей этой истории с Аней, но я просто не знаю, с чего начать. Если я сейчас возьму и выложу ему всю правду как есть, он, скорее всего, решит, что я снова начала употреблять.

– У тебя заскоков не бывает? – спрашивает он.

– В каком смысле заскоков?

– Провалы в памяти? Приступы забывчивости?

– Нет, вроде бы ничего такого не было.

– Я серьезно, Куинн. Учитывая твои обстоятельства, это было бы совершенно ожидаемо. Стресс от новой работы, от новой жизни.

– У меня все прекрасно с памятью. Никаких проблем давно уже не было.

– Вот и славненько. – (Я слышу, как он набирает что-то на клавиатуре своего компьютера – видимо, вносит какие-то коррективы в план моих тренировок.) – Ты вроде бы говорила, что у Максвеллов есть бассейн, да? Тебе разрешают им пользоваться?

– Разумеется.

– Ты знаешь, какой он длины? Плюс-минус?

– Футов, наверное, тридцать.

– Я сейчас скину тебе ссылки на парочку видео в «Ютьюбе». Там плавательные упражнения. Простая кросс-тренировка. Раза два-три в неделю, ладно?

– Ладно.

Видимо, что-то в моем голосе все же ему не нравится.

– И звони мне, если тебе что-нибудь будет нужно, ладно? Я же не в Канаде. Мне до тебя сорок минут езды.

– Не волнуйтесь, тренер. Я в полном порядке.

Плаваю я довольно паршиво. В моем детстве неподалеку от нашего дома был общественный бассейн, но в летнее время там всегда творился натуральный дурдом: сотни вопящих и визжащих детей набивались туда, как сельди в бочку, так что плавать было толком невозможно. В воде постоянно бултыхалась какая-то грязь. Мать запрещала нам с сестрой опускать голову под воду, потому что боялась, что мы подцепим конъюнктивит.

Так что новый план тренировок Рассела особого рвения у меня не вызывает. До бассейна я добираюсь только на следующий вечер, уже в одиннадцатом часу. В темноте задний двор Максвеллов производит странное впечатление. От Спрингбрука до Филадельфии рукой подать, но в такое время кажется, что мы где-то в сельской глуши. Единственные источники света – лишь луна и звезды да еще галогеновые лампы на дне бассейна. Вода выглядит зловеще. Поверхность мерцает неоновой голубизной, словно радиоактивная плазма, отбрасывая причудливые тени на заднюю стену дома.