Через некоторое время он закрыл папку, посмотрел на Эдит, затем на повестку, а потом снова на Эдит. В этот раз взгляд его был особенно внимательным.

— Думаю, хватит тянуть, мадам Пиаф.

Эдит стоило больших усилий оставаться внешне спокойной. Она едва заметно кивнула.

Словно почувствовав ее нервозность, он заново открыл досье, находящееся в папке, и пролистал его. Очевидно, у него имелись и время, и желание показать ей, насколько он лучше владеет собой. Наконец, он небрежно пробормотал:

— Вы певица, которая выступала в Германском рейхе. — Он многозначительно замолчал.

У Эдит в голове пронеслось, что ее вины здесь точно нет. Вслух же она сказала:

— Я люблю путешествовать.

— К бошам?[21] Мадам, вы ездили в Германский рейх!

— Я этого не отрицаю. Я пела перед французскими военнопленными.

— В Германии!

— Моими слушателями были французские военнопленные, — повторила она.

Человек, имени которого она так и не узнала, выдернул из папки какую-то бумагу. Это была фотография. Он передал ее через стол и стал молча ждать реакции. Что ей следовало на это сказать? Она не отрицала ни одного из своих выступлений на территории враждебного государства. На снимке Эдит стояла с группой молодых людей. Поскольку из-за жары они работали без рубашек, было видно, что эти узники Шталага III, располагавшегося на юго-востоке Бранденбурга, хорошо сложены, но явно истощены.

Многие из них работали на оружейном или химическом заводе в небольшом городке Фюрстенберг, но большинство были заняты постройкой порта на канале Одер — Шпрее. Эдит собирала и лично упаковывала пакеты с едой и предметами гигиены для французских солдат, попавших в лагеря. Выступая перед военнопленными, она надеялась своими песнями облегчить их тоску по дому и прежде всего подарить им надежду. В этом ведь ее нельзя винить. Верно?

Впрочем, тут у Эдит возникли сомнения, а в ее сердце поселились неуверенность и даже легкая паника. Она встретила хмурый взгляд своего визави.

Луч света настольной лампы упал на вторую фотографию. На снимке были запечатлены счастливые, сытые, элегантно одетые люди — французские художники позировали на фоне Бранденбургских ворот в Берлине. В центре — Эдит, на заднем плане — флаг со свастикой. Напоминание о поездке, подходящее скорее для фотоальбома, а не для полицейского досье.

— Мадам Пиаф, вы работали на бошей, таким образом, вы виновны в коллаборационизме! — Голос молодого человека внезапно стал таким резким, как будто он у него еще только ломался. Судя по всему, обвинение взволновало его. — Согласно семьдесят пятому пункту Уголовного кодекса, передача любых сведений врагу является уголовным преступлением.

Она слышала, что упомянутый закон применялся против тех, кого обвиняли в «горизонтальном сотрудничестве» с врагом. Это выражение стало в Париже очень популярным. Но Эдит не чувствовала себя виновной. Во время оккупации у нее были любовные романы, но во всех случаях, вплоть до самого невинного флирта, она имела дело исключительно с людьми одного с ней гражданства. Фрицы вообще не в ее вкусе. Как, черт возьми, ей объяснить постороннему человеку, что она предпочитает темноволосых парней, таких как ее отец? Блондин Анри Конте был исключением из правила, да к тому же их роман довольно быстро перерос в дружбу. Впрочем, здесь такие объяснения неуместны. Оставалось ссылаться на то, что на представленных фотографиях были запечатлены исключительно французы.

— О боже! Я даже не прикоснулась ни к одному немцу! — воскликнула она.

— Все вы так говорите, — проговорил полицейский сухо. Он взял эти явно компрометирующие ее фотографии и засунул их обратно в папку. — Это вне моей компетенции — решать, что с вами делать, мадам Пиаф. Мое дело — лишь провести первый допрос. Ваши документы будут переданы соответствующим органам. Ваш случай будет рассмотрен профильной комиссией.

— Я — случай? — Она потеряла самообладание. Эдит уже ничего не могла поделать с тем, что в ее голосе звучали возмущение и насмешка.

В ответ следователь лишь безразлично пожал плечами.

Его поведение привело ее в ярость.

— Я не была членом Сопротивления, сударь, но я помогала нашим солдатам. Благодаря лишь одним благотворительным концертам, которые я провела здесь, в Париже, я смогла пожертвовать миллионы в пользу наших военнопленных. Я помогала заключенным лагеря для военнопленных в Берлине — Лихтерфельде. А деньги, полученные за выступление в Германии, я сразу пожертвовала…

— Мне все равно, — прервал он ее. — Как я уже сказал, я просто провожу предварительное расследование. Расскажите комиссии все, что, по вашему мнению, может вам помочь. Но я вам советую во всем сознаться. Это очень облегчает жизнь. В конце концов, факты очевидны.

Она задохнулась от возмущения.

— Факты? Какие факты?

— Я порекомендую комиссии вынести решение о долгосрочном запрете ваших выступлений, мадам Пиаф. Так что у вас будет достаточно времени подумать о своем предательстве французского народа.

ГЛАВА 3

«Мне, должно быть, очень повезло, что этот чрезмерно усердный следователь не посадил меня сразу», — Эдит откинулась на стуле, прикрыла глаза и через несколько секунд открыла их. Образы, которые всплывали в ее воображении, были слишком пугающими. Они были связаны с преследованием, унижением и злом. «Итак, теперь комиссия, — вздохнула она. — Наверное, мой милый собеседник сделает из меня настоящего монстра».