— Это было где-то в середине шестидесятых. Мне тогда годков четырнадцать стукнуло…

— Как четырнадцать?

— Да вот так — школяром еще ходил, в серенькой формяжке, да с бляхой на ремне. Служил, значится, мой батяня при одной знатной биллиардной. Мы-то в те достопамятные времена на Васильевском острове проживали, недалеко от фабрики «Восход». При одной ресторации и решили районные власти обустроить специальную залу, столов на восемь, дай бог памяти. Освещение, сукно, шары, кии — все по высшему разряду, а отвечал за игровое хозяйство отец, как заместитель директора ресторана. Кассир в каморочке недалеко от входа, два серьезных мужичка-распорядителя, один билетики надрывает, другой, за порядком присматривает…

— А вы?

— А что я? Как выдавался свободный от учебы часок — я туда, благо недалеко — через дорогу. Батя не возражал — то полы подмести пристроит, то подменить кого поставит, пока тот, стало быть, обедает.

Севидов замолчал, разыскивая по карманам пачку сигарет.

— На подоконнике, Анатолий Михайлович, — подсказал Лешка, ожидаючи скорейшего продолжения рассказа.

Следователь подпалил сигарету, сладостно затянулся.

— Так вот со временем стал отец мрачнее тучи — народу в биллиардной за день бывает видимо-невидимо — чуть не с утра очередь. Билетики-то продавались почасовые — отыграл срок — будь любезен, по окончании партии покинуть зал и опять заплатить за вход. А выручка при этом, вроде, как и невелика. Ломал-ломал голову, проверял неоднократно работу кассира — у того все в полном ажуре: сколько билетиков за день продал, за столько же и денег вечером сдал.

— И что же?.. — едва не перестал дышать стажер — в чем же была загвоздка?

— Не спеши… — улыбнулся шеф, — сейчас дойдем до азов перечня обязательных качеств, необходимых хорошему сыскарю.

Он приоткрыл пошире створку окна, затушил окурок и продолжил:

— У меня к тому сроку обозначилась приверженность к точным наукам — страсть как любил математику: цифры, формулы… А подменять приходилось почти всех работников биллиардной, за исключением кассира — по малолетству мне больших денег еще не доверяли. Частенько стоял на входе вместо Акимыча — сурового, неразговорчивого дядьки, пока тот откушивал в соседней зале. Стою, помниться, да номерочки от бесхитростности занятия запоминаю: 241, 242, 243… Эти зелено-голубые бумажные прямоугольнички и кочевали-то в мои руки в той же последовательности, в какой кассир отрывал их от толстой пачки. Однако, иной раз, подмечал — строгий порядок вдруг нарушался, и появлялись номера, вроде как, проданных ранее: 244, 245, 195, 196… Раз приметил такое несоответствие, второй третий… Стало интересно, ведь для каждого нарушения строгой логики должно отыскаться разумное объяснение. Сначала смекнул, что время подобной иррациональности отчего-то всегда совпадает. Порой с точностью до нескольких минут. Повел свою линию дальше. Кассир в этот час уходил трапезничать, а место его занимал все тот же Акимыч, возвратясь с обеда. Ну, а дальше понять нехитрую схему махинаций стало совсем просто. Уже на следующий день батяня рассчитал воришку.

— Мне, конечно, стыдно… — признался через минуту Лешка, почесывая вихрастый затылок, — интуитивно чую — нечистым на руку был Акимыч, но в механику аферы не въезжаю…

— Интуиция сынок, это — здорово, — подбодрил учитель, однако назидательно предостерег: — но дабы не угодить впросак и не обмишуриться, ты Алексей должен просчитывать мысли и действия предполагаемого жулика пуще математика. Ошибки нашего брата — сыскарей в своих последствиях подчас убийственны.

— Сейчас… сейчас… — Волчков снял очки и усиленно тер ладонью вспотевший лоб, — касса и контроль… Касса и контроль… Акимыч стоял на контроле и имел часовой доступ к кассе…

Он на миг замер, следом просиял и хлопнул той же ладонью по своему лбу:

— Понял! Часть билетов до обеда он забирал у посетителей, не надрывая. А, подменяя кассира, вновь пускал их в продажу. Деньги, соответственно, клал в карман. Как раз в это время вы и замечали сбой в последовательности номеров…

— Браво. Умница. Не прошло и часа… — похвалил мэтр и продолжил с тем же сарказмом: — но для выпускника Академии права, получившего красный диплом, пока слабовато. Сейчас вы изучаете финансовые махинации куда более сложные: акцизы, инвестиции, банковские авизо, аферы в сетевом бизнесе… А вот о простой классике, так или иначе лежащей в основе любых преступлений, забыли.

Молодой человек смущенно кивал, но проявленной дедукцией остался доволен, а Севидову за рассказ и урок, исполнился благодарностью. Посему и решился, наконец, поделиться обширной информацией, переполнявшей и будоражившей воображение уже несколько часов. С неиссякаемым пылом он выложил шефу и о признании швейцара из «Охотничьего клуба», и о двух налетчиках, запечатленных из окна «Фрегата» острым взором старшего смены охраны, и о сидящем в «Крестах» Левитане… Однако сам не зная почему, Лешка умолчал о вчерашнем, странном звонке Алины.

Анатолий Михайлович выслушал «последние известия» спокойно, снова закурил, задумчиво выпустил пару густых клубов табачного дыма в сторону открытого окна и лишь после этого подал голос:

— Что ж, вполне может быть…

Затем повернулся к юному коллеге и, улыбнувшись одними уголками губ, чуть насмешливо спросил:

— Ну а каковы же выводы по мотивам?

Вопрос застал парня врасплох. Он слишком увлекся деталями преступлений, напрочь позабыв о подведении элементарной логической базы под действия предполагаемых лиходеев. Заметив растерянность подопечного, Севидов сжалился:

— Ладно, не буду тянуть кота за хвост. Фельцман вчера еще до твоего ухода подтвердил мои предположения относительно конкурентной войны меж смежниками в бизнесе с недвижимостью. Он даже назвал конкретную фирму и фамилию ее генерального директора, который потенциально мог организовать подобный беспредел.

— Да, я помню… Кажется, директор «Корвета» Лавренцов, — кивнул Волчков.

— Верно. Я тут уже навел некоторые справки о нем, — продолжал наставник, — Лавренцов Аркадий Генрихович. Сорок три года, брюнет, телосложение — крепкое, рост — сто восемьдесят два. Русский, разведен три месяца назад. Впрочем, вот…