/15 июля/

— Маньяк вытворяет бесчинства, — уверенно проинформировал водитель «уазика». — Шестой труп за семь месяцев этого года. И в прошлом — три или четыре женщины тем же методом жизни лишил. Поймать бы паскуду!..

Возрадовавшись обретению трупом имени, опер повелел сержанту отвезти Белозерова домой, сам же куда-то позвонил и остался у морга дожидаться приезда другой машины. Теперь майор спецназа сидел на мягком кресле справа от водителя и вспоминал последнюю встречу с Юлькой, состоявшуюся в далеком девяносто седьмом году — сразу после окончания им Рязанского десантного училища. Изредка бубнивший под нос сержант не сбивал и не тревожил ровного течения мыслей; бормотание ложилось вполне уместным фоном под сумрачные краски, рисовавшие в воображении Павла современный Горбатов.

— Бабы пропадают исключительно по ночам, в центральных районах города,

— беспрестанно ворочал руль служивый, старательно объезжая выбоины в асфальте. — Родня, значит, хватится, затеет вроде поиски: по больницам, по моргам… Опять же нам сообщат. А он, гаденыш хитрый — прячет и пользует ее до поры, — милицейский сокрушенно покачал головой, цокнул языком и обронил певуче: — Ну, на-а-адо ж такой падалью уродиться!..

В девяносто седьмом, Белозеров знал определенно: за массовую драку у села Атамановка Бритому с Клавой влупили по три года, и они уже вышли на свободу; Ганджубасу с Валероном дали по году условно и отпустили из зала суда. Юлька в ходе следствия побывала в числе обвиняемых, потом стала свидетелем, но в потерпевшую так и не превратилась, и два особо жестоких гоблина Хлебопёка, избивавших и насиловавших ее, заслуженных сроков не получили. Как бы там ни было, а причастность кого-то из команды Зубко к убийству, обвинению доказать так и не удалось…

Приехав в своем первом офицерском отпуске в Горбатов, он прошелся взад-вперед по Солнечному в новенькой лейтенантской форме с надеждой повстречать кого-то из друзей или знакомых. Но тщетно — навстречу попадались сплошь чужие люди. В микрорайоне высились новые дома, подросло целое поколение молодых пацанов, симпатичных девчонок.

Пашка хотел наведаться к Филатовой и дошел до ее подъезда, но… Внезапно вспомнив о чрезмерно строгом отце, должно быть и в семье диктовавшем условия прокурорским тоном и предъявлявшем дочери грозные ультиматумы, передумал.

Выкурив в раздумье сигарету, направился в подвал…

Дверь на входе в их заветный тупичок стояла другая — массивная, отделанная кожзаменителем, с каким-то фирменным замком. Однако ключ отыскался в той же щели наверху, где обычно его и прятали. Затаив дыхание, Палермо вошел внутрь, включил свет и замер в немом изумлении…

С минуту молодой лейтенант с открытым ртом рассматривал их бывшее пристанище. Грязный, пропахший цементом подвальчик превратился не то в гостиничный номер-люкс, не то в настоящую штаб-квартиру крутой бандитской группировки. Потолок и стены, ранее раздражавшие сыростью бетона, теперь сверкали глянцем пластика, а пол блестел выложенной узорчатой плиткой. В углу за шелковой ширмой обитал новый удобный диван, а центр комнаты украшал темной полировки стол, вокруг которого ровно стояли стулья с резными ножками и высоким спинками. У дальней стены мерно урчал крутой холодильник, на нем возвышалась микроволновая печь. Под потолком висел большой телевизор, а на полу у дивана змейкой извивался провод к телефонному аппарату.

Пашка подошел к столу, потрогал теплое гладкое дерево, словно желая проверить, не мираж ли это. Коснулся чистенькой, аккуратно сложенной скатерти, лежавшей на краю круглой столешницы… Нет, все было настоящим, и даже телефонная трубка с готовностью пропищала длинным гудком, когда он поднес ее к уху. Лишь тонкий слой пыли, особенно заметный на полировке темного дерева, настораживал и придавал обстановке вид искусственной декорации.

Вдруг снаружи донесся слабый звук. Он обернулся и тотчас заметил чей-то взгляд, внимательно наблюдавший за ним в щель между косяком и металлической дверью.

Следивший догадался, что замечен. Дверь медленно приоткрылась, и к злющему взгляду раскосого незнакомца прибавилось «черноокое» жерло пистолетного ствола.

— Мне нужен Бритый. Или Клава, — спокойно пояснил лейтенант.

Низкорослый казах молчал, не сводя с него глаз и не опуская оружия.

— Ты русский язык понимаешь? — переспросил Белозеров через минуту.

Ответа не последовало. Тогда он, незаметно ухватив рукой сложенную скатерть, сделал шаг к двери… Однако тут же замер — раздался щелчок взведенного курка.

— Вот упрямый Тамерлан!.. — проворчал Павел, и резко метнул плотный матерчатый сверток прямо тому в лицо.

Сам же отпрыгнул сторону — на случай если тот решится выстрелить; без промедления двинул ногой по руке, а вторым ударом уложил казаха на пол. Через секунду тот пялился на свой же пистолет, приставленный к центру узкого лба — меж раскосых глаз. А десантник с беспокойством посматривал за дверь — из подвальной темноты вновь послышались звуки.

— Чё происходит, Японамать? — пробасил кто-то из темноты.

— Да вот, шакала поймал. Держу, не выпускаю, — нагло заявил лежащий на лопатках сын степей.

— Я вот те сейчас за шакала-то яйца вырву, — пообещал новоиспеченный лейтенант, щелкнув его по приплюснутому носу, — отцом побыть не удастся, зато глаза станут нормальными.

— Это чей я слышу голос?! — громко возопил Бритый, влетая в подвальчик.

— Палермо!!

— Серега!!

Они крепко обнялись, а вскочивший на ноги «ловец шакалов» кружил по тупичку и восхищенно приговаривал:

— Так это и есть тот Палермо? Тот ваш умный Палермо?! Да, Серега?