– Манюнь, не спи. Пойдем, твоя мама, наверное, уже пришла, – с улыбкой шелестит Шувалов, скользя губами по ее шее.

– М-м, не хочу, – капризно отзывается Маша и продолжает тихонько сопеть у него на плече.

– Надо, малышка, уже поздно, меня гости ждут, – тяжело вздохнув, напоминает Боря. Маша нехотя отстраняется.

– Может, не пойдешь? – предлагает она без особой надежды, но все же с мыслью – чем черт не шутит.

– Ага, меня мать на британский флаг порвет.

– А ты в армию сбежишь, уж за два года-то она перебесится.

– Ты, видимо, плохо знаешь мою мамку, – хмыкает Боря, Машка же кривиться.

– Да уж знаю… Мою до сих пор ни в одну нормальную школу не берут.

– Вот только ты не начинай! – открещивается Боря, ибо сыт по горло родительской драмой, а учитывая, что дома наверняка ждет очередная головомойка на эту тему, так вообще – свят, свят, свят. Но в следующее мгновение Шувалов понимает, что лучше пусть Машка продолжает мусолить их родителей, чем несет какой-то фееричный бред.

– Борь, может, все-таки останешься? Тебе что, важнее какие-то родственники, чем я?

– Маш, чушь не неси! – отрезает Шувалов. Отвечать что-то еще на столь глупую претензию ему просто лень. Если человек не понимает элементарных вещей, то хоть объясняй, хоть голову расшиби, всё равно не поймет. У Бори же было строгое правило – любовь любовью, а долг семье отдать обязан, поэтому его раздражали Машкины ультиматумы в духе «либо я, либо твоя семья». Что вообще за глупость?

К счастью, продолжения не следует. Маша, конечно, пару минут играет в обиженку, но как только они оказываются возле двери ее квартиры, и приходит время прощаться, бросается Шувалову на шею, выкинув из головы всякую ерунду.

– Юсечка, – только и хватает ей сил выдохнуть прежде, чем она опять заходиться в слезах.

Шувалов и сам держится из последних сил. Сжимает ее в объятиях крепко, вдыхает аромат ее духов и не может надышаться. Внутри свербит, печет раскаленным железом. Борьке кажется, будто он с мясом от себя свою Машку отрывает. От бессилия хочется на стену лезть, заорать дурниной, чтобы уши заложило, но вместо этого сжимает покрепче челюсти, преодолевая внутренний протест, и отстраняется.

– Не плачь, Манюнь, а то я не выдержу и не поеду никуда.

– Ага, и посадят тебя за дезертирство лет на пять – хорошие перспективы.

– Пусть сначала поймают, – ухмыляется Борька. Маша хмыкает и, пристав на носочки, легонько касается Шуваловских губ.

– Я уже скучаю, – шепчет она.

– Айда со мной, – предлагает Боря, зная, впрочем, что дурацкая это идея.

– Хочешь, чтобы твоя мама порвала на британский флаг меня?

– Ну, ты уж прям чудовище из нее сделала.

– Она и без моей помощи справляется, – морщится Машка. Вся эта ситуация с родителями ужасно напрягает.

– Ее понять можно, – вступается Боря за мать, и Скопичевская не находит, что возразить.

Несколько минут они стоят, обнявшись, вновь погрузившись каждый в свои мысли, пока Боря в очередной раз с сожалением отстраняется, ибо тянуть – уже просто свинство по отношению к матери.

– Ты придешь завтра на вокзал? – уточняет он, чтобы хоть как-то заполнить тягостное молчание.

– Конечно.

– Тогда я не прощаюсь, – улыбается Шувалов натянуто и начинает потихонечку спускаться, до последнего, не отпуская Машкиной руки.

– Люблю тебя, – шепчет она и, улыбнувшись сквозь слезы, напоминает. – Буду ждать твоих сочинений.

– Не переживай, будет тебе секс по переписке, – подмигнув, заверяет Боря и, дойдя до следующего пролета, тихо произносит. – Ну, давай, заходи в квартиру.

Маша несколько секунд смотрит на него, не мигая, запоминая любимые черты, а потом, сглотнув тяжело, скрывается за дверью.

Как только щелкает замок, у Шувалова внутри поселяется какая-то пустота. Он и представить не мог, что будет так тяжело, а ведь это только начало. О том, что будет дальше, он даже думать не хочет, поэтому, чтобы не растравливать душу, окидывает взглядом Машкину дверь напоследок и спешит домой, надеясь, что в праздничной суете удастся отвлечься от тяжелых мыслей. И не ошибается.

Придя домой, Боря обнаруживает, что торжество в самом разгаре. Многие уже изрядно навеселе в том числе и родители. Как только он входит в гостиную, Любовь Геннадьевна, не церемонясь, язвительно тянет, привлекая внимание гостей:

– О, какие люди нас почтили своим вниманием! Проходите, Борис Анатольевич, мы тут, как раз, вас в армию провожаем.

Боря отводит взгляд, не выдержав ее осуждения и обиды. Перед матерью жуть, как неудобно. Поэтому, когда со всех сторон начинают прилетать приветствия и вопросы, Шувалов выдыхает с облегчением, вот только недолго длится его счастье.