Она звонко захохотала.

— И что, все? — удивился Годимир. — Конец сказке? — Он уже начал обстругивать две тоненькие веточки. Кашу варить на ночь глядя недосуг, а вот поджарить хлеба, чередуя его с ломтиками сала и колечками лука, они успеют. И быстро, и вкусно. В дороге лучше не придумаешь — просто пальчики оближешь.

— Как бы не так! Кони-то утонули, а вот всадники выжили. И стали они летающими… Эй, пан Годимир! — вдруг воскликнула королевна. — Давай ты отвернешься, а я портки сниму и просушу.

— Я… это… ну… — снова замычал рыцарь. «Ну, не соскучишься с нею! — пронеслось в голове. — Уж лучше одному путешествовать!»

— Что ты «нукаешь», пан Годимир? Я же не прошу за собой подглядывать! — Она лукаво улыбнулась. — Думаю, все должно быть честно. А то ты высохнешь, а я должна мокрая сидеть?

— Это… Конечно, твое высочество. — Он пересел спиной к вьюкам. — Переоденься.

Сзади послышался шорох. Потом голос королевны:

— Ага, найдешь тут во что переодеться! О! Вот!

Аделия хихикнула, а потом появилась перед Годимиром. В левой руке она держала сапоги, а в правой — портки. Вокруг бедер она обернула вышитый рушник. Получилось что-то наподобие поневы, которые носили кметки в Полесье. Вот только видеть вместо обычных для поселянок толстых шерстяных чулок голые стройные ноги с округлыми коленками рыцарь не привык.

— Ну, как?

— Если бы здесь был Олешек… — вздохнул словинец.

— Это тот шпильман, про которого говорили в Ошмянах? Олешек Острый Язык?

— Да. Он смог бы…

— Что смог бы?

— Срифмовать несколько строчек, достойных твоего высочества.

— А ты не можешь? Рыцари в Хоробровском королевстве, я слышала, не только сражаются в честь прекрасных панн, но и канцоны, баллады слагают. А, пан Годимир? Умеешь ты стихи слагать?

— Немножко, — ляпнул Годимир и тут же пожалел.

Королевна захлопала в ладоши, уселась рядом прямо на землю.

— Прочитай, а?

Насаживая кусочки хлеба и сала на самодельный вертел, рыцарь попытался отнекиваться. Не поэт, мол, а только учусь. Вот если бы Олешек был тут…

— Да что мне Олешек? — гневно вскричала Аделия. — Захочу стихи Олешека услышать, его попрошу. А я твои хочу!

— Ну, корявые они у меня…

— А мы не на турнире красноречия!

— Нет. Не уговаривай, твое высочество…

— Так, пан Годимир! — Одной рукой королевна схватила рыцаря за плечо, а другой оттолкнула в сторону веточку с будущим ужином. — Во-первых, с этого вечера я тебе не «высочество». Разрешаю звать меня просто Аделией. Ну, панной Аделией, если совсем без церемоний не можешь. А во-вторых… — Она задумалась.

Годимир молчал. Смотрел прямо в бездонные, карие глаза.

— А во-вторых, ты прочитаешь мне любую из своих баллад. И немедленно!

— Твое высо…

— Аделия!

— Панна Аделия, — начал рыцарь и вдруг решился. А была, не была! Что он теряет, в конце концов? — Я прочитаю…

— Вот здорово! — Она разве что в ладоши не захлопала.

— Я прочитаю, а ты мне расскажешь, как вы с Сыдором устроили твой побег из Ошмян. Договорились?

Легкая тень пробежала по лицу девушки.

— С Сыдором? И нужно было тебе о Сыдоре вспоминать…

— Так будущий король всего Заречья как-никак. И я с ним договором связан, если еще помнишь.

Королевна вскочила, едва не выскользнув из рушника. Стиснула кулачки. Годимиру на миг показалось, что она бросится в драку.

— Ты меня воспитывать вздумал никак, пан Годимир? — Она топнула, но, видимо, попала пяткой на шишку. Ойкнула, запрыгала на одной ноге. Потом села рядом с рыцарем. Уткнулась подбородком в коленки. — Ты думаешь, у меня жизнь сплошным медом была? Как сыр в масле каталась королевна, да? А потому от безделья и на стенку лезть начала? Подавай лесных молодцев, удальцов бесшабашных… Так думаешь, да?

— Да не думал я ничего, — попытался оправдаться молодой человек. — Кто я такой, чтобы в чужую жизнь лезть?

— Неправда! Думал ведь? Ну, признайся!

— Не думал.

— Может, не так думал, но похоже… Я что, не вижу, что ли? Осуждаешь, что свободы захотела, что свою судьбу решила сама устраивать…

— Но не в хэвре же… — не сдержался Годимир и тут же прикусил язык.

— Ага! Не в хэвре. Да тут такая жизнь, что куда угодно удерешь. В хэвру, к бродячим лицедеям. Да хоть в монастырь! Меня когда Сыдор позвал, я и думать обо всем забыла! Ведь вас, рыцарей, валандается по замку больше, чем тараканов, а хоть бы один предложил сбежать! Или попросту подсадил бы в седло и увез. Так нет, всем полкоролевства подавай, титулы, серебро, почет… А любви-то никакой и нет! Прицениваются, как мещанки на ярмарке к новым горшкам. А никто не подумал, как мне тошно жить в четырех стенах!

— Чем же так плохо у короля Доброжира в замке? — Не выдержал рыцарь. — Все-таки в тепле да сытости.

— Вот-вот, все вы так говорите. Живешь, словно зверюшка в клетке. Главное — накормить вовремя, сена свежего натрусить… А я, может, не хотела куклой жить. Куколка медовая… — снова вспомнила она няньку. — Я сама хочу решать, с кем мне быть, куда мне идти.

— И вот так, очертя голову, с разбойниками?

— А что? Пусть с разбойниками! Они настоящие, по крайней мере, а все те рыцари, что к нам на турнир понаехали, они ж как чурки деревянные…