Лёха сделал шаг вперед, чувствуя, как качаются под его ногами древние паркетные доски. Альберт Иванович жил один, его супруга скончалась еще когда Лёха учился в школе. Видимо, чтобы отвлечься, Альберт Иванович в ту пору давал много уроков, да и похороны съели все его небольшие сбережения. Лёха вспомнил завешенные тканью зеркала, черно-белый портрет молодой красивой женщины с траурной лентой в углу и этот запах… ладан, что ли. Альберт Иванович иногда прерывал урок и уходил в соседнюю комнату, из которой потом доносились глухие рыдания. Потом он возвращался и обучение продолжалось. Это был первый раз, когда Лёха столкнулся с этой неприятной гранью человеческого бытия, и, наверное, тягостное ощущение горя в этой квартире было одной из основных причин, почему занятия Лёша посещать перестал.

Рядом с телефоном лежала знакомая Лёхе газета с объявлениями. Скорее всего, Альберт Иванович прихватил пару экземпляров около метро, может подработку искал, может еще что, кто его знает. На развороте было явственно видно жирно обведенное шариковой ручкой объявление в желтой рамочке – несколько слов и номер телефона. Лёха усмехнулся. Тут и никакой Шерлок Холмс не нужен, все и так понятно, старик точно поиздержался и решил устроиться на работу.

Внезапно справа раздался резкий свист, Лёха подскочил и ударился головой о плафон, свисающий на витом проводе с потолка. Плафон качнулся, и чтобы он не разбился о стенку, Лёха придержал его рукой. Второй рукой он потирал ушибленный лоб. Свист не утихал. Лёха прошел на кухню, там на плите кипел чайник со свистком. Машинально выключив газ, Лёха поставил чайник на пробковую подставочку, и только потом задумался, кто же мог поставить чайник на огонь. Но подумать ему не дали.

Радио где-то в дальнем углу заиграло грустную фортепианную мелодию, и Лёха примерз к полу. Он узнал те ноты, которые вдалбливал ему в голову Альберт Иванович во время занятий. Та-ти-ти-та-ти-ти, эти звуки когда-то давно он старательно извлекал из потрепанного фортепиано, стоящего в углу.

Лёха с облегчением выдохнул, рванулся вперед и снова застыл на пороге комнаты.

За клавишами на стульчике сидела женщина и играла ту самую знакомую мелодию. Белые пальцы перелетали с клавиши на клавишу. Белое платье было испачкано землей, траурная лента виднелась из-под распущенных волос.

Женщина прекратила играть и повернулась к Лёхе. Бледное лицо покойной супруги Альберта Ивановича, наскоро измазанное гримом, превратившим его в ужасную посмертную маску с запавшими глазами, не выражало ничего. Рот был зашит суровыми нитками. Через неплотно сжатые губы с тихим свистом выходил воздух. Лёха дернулся назад и, собрав ногами в гармошку коврик, рванулся прочь от мертвеца. Дверь в конце коридора была все так же закрыта.

Конец ознакомительного фрагмента.