– Фартовая, однако, у вас семейка! Это ж сколько в бабках? И за какое время набил?

– Да я хз. Чёт не интересовался даже. Ну, за месяц сотку-то, наверное, сделал.

– Хера се Санька молодчик!

– Да, красава он, – с гордостью ответил Санькин брат.

Какое-то время ребята ехали молча, уткнувшись в смартфоны. На подъезде к первому адресу тот, что оказался любимцем Фортуны, взглянул в окно и, слегка толкнув локтем товарища, сказал:

– Подъезжаем!

Чуть погодя он добавил, протягивая руку:

– Ну, давай, бро, до завтра.

Когда юноша уже стоял на улице, прежде чем закрыть дверь, он добавил напоследок:

– Если передумаешь дрочиться в Колду, то подтягивайся к нам. Там, может, ещё кто подойдёт. Крис вроде подруг хотела позвать.

После этого он легонько хлопнул дверью и походкой беззаботного человека направился к дому, средняя квартира в котором стоила как пять моих.

Теперь, когда в машине остался один пассажир, я сделал музыку погромче. Но уже не для того, чтобы угодить зеленоротому юнцу, а для того, чтобы заглушить собственные громкие мысли, ибо весь оставшийся путь я пребывал в некотором замешательстве. И было от чего!

Во-первых, я, возможно, впервые по-настоящему почувствовал себя дядькой. А ведь мне всего лишь двадцать девять! Эти словечки, этот сленг прям-таки выбили меня из колеи. Конечно, я понимал, о чём шла речь между теми двумя, но в то же время я чётко осознавал и то, что это происходит исключительно по инерции. Ведь ни я, ни круг моих знакомых так уже не общается. Ещё каких-то пять лет – и я окажусь сильно оторванным от мира молодёжи.

Но ещё больше меня впечатлило другое. Мой телефон гордо сообщал, что за весь день я натаксовал целых три тысячи рублей. Отнимаем отсюда расходы на бензин, еду и комиссию приложения – остаётся полторы тысячи рублей чистого дохода. Это стоимость более-менее приличного букета цветов для моей Катюшки. Если же верить словам одного из этих парней, то он, не вставая с дивана, всего за несколько часов заработал в два раза больше!

А его брат? Как бишь его… Санька! Санька за месяц заработал целых три моих зарплаты! Вот жеж сопляки! Мелочь пузатая на ровном месте заколачивает бабки, палец о палец при этом не ударяя, в то время как другие едва концы с концами сводят, зарабатывая лишь седину и геморрой.

Чем больше я об этом думал, тем сильнее меня захлёстывала ядовитая смесь из зависти и обострённого чувства несправедливости. Однако чем ближе к дому несло меня авто, тем большая усталость овладевала телом и разумом, вытесняя всё остальное.

Уже у двери подъезда под немое одобрение полной луны я закурил сигарету. Её хрустящее тление в ночной тиши было сладкой отрадой для ушей, уставших за день от несмолкающего гула машин, рёва их двигателей и гудения клаксонов.

Катя встретила меня так же, как и проводила: безмятежной спящей улыбкой. Потратив последние калории на тихий поцелуй её щеки, я забылся глубоким сном. Завтра, едва Солнце выглянет из-за горизонта, я вновь нырну в бурлящий транспортный поток весеннего цветущего города.

День не задался с самого утра. Сердце так и упало, когда, подойдя к машине, я обнаружил спущенную шину у одного из колес. Позже, отдавая треть вчерашнего заработка бессердечному мастеру в грязной робе, я отчаянно матерился и клял всё, на чём свет стоит. Погода в тот день, несмотря на май, в прямом и переносном смысле поддавала жару моему скверному настроению, раскаляя тонкий металл кузова и выгоняя телесную влагу из пор кожного покрова.

К обеду число в графе «заработок» всё ещё было крайне неудовлетворительным, однако желудок ворчливо и настойчиво требовал внимания. В тени запылившегося дерева, возле ларька с выгоревшей вывеской «Шаурма», я устроил перекус из заветренной сосиски в жирном тесте и ледяной Кока-Колы. Как раз, когда последний кусок пищи свинцовым комом отправился в путь по пищеводу, раздался судьбоносный звонок. С лёгким недовольством я взглянул на экран. Звонил старший единокровный брат, отбывающий тюремный срок в лагере строгого режима.

Как видно из обозначения выше, у нас один отец, но разные матери. Отец развёлся с бывшей супругой, оставив её одну с маленьким ребёнком на руках, и ушёл к другой женщине – моей маме. Чуть погодя в этом союзе родился я. Большую часть детства я и не подозревал, что у меня есть старший брат, так как отец не поддерживал общение с первенцем. Смутно я, конечно, улавливал что-то такое из разговоров старших, но в силу малого возраста и счастливого детства не придавал туманной тайне должного значения. В подростковом возрасте откровенный разговор с отцом всё же состоялся. Ну а дальше любопытство и юношеское бунтарство сделало своё дело: через соцсети я нашёл брата и наладил с ним общение. После ухода отца у брата так и не появился человек, который смог бы занять место папы, и безотцовщина наложила густую тень на его судьбу. Тимур – так зовут брата – всегда знал о моём существовании, но никогда не стремился выйти со мной на связь. Однако моей инициативе познакомиться он очень обрадовался. Мы сдружились, пусть и не близко, и до его ареста периодически виделись. Иногда даже весело проводили время. Но всегда в общении с Тимуром над нами довлела невысказанная вслух аксиома: я рос в полноценной счастливой семье, а он нет. Этот факт почему-то заставлял меня чувствовать вину перед старшим братом. Будто я сознательно присвоил себе что-то, принадлежащее ему. Сам же Тимур никогда эту тему не поднимал.

Итак, звонил Тимур. Я был абсолютно уверен, что сейчас он попросит занять денег, которых не было. Почти всегда он звонил именно за этим. Всё же я нажал «ответить».

– Салам, братец! Как ты? – раздался голос в динамике.

– Здорова! Да ничего, по тихой. Кручусь-верчусь как белка в колесе. Устал немножко.

– Что так?

– Да всё тыркаешься-пыркаешься, пытаешься какую-то копеечку сколотить, на ноги встать, а чёт ни хрена не получается. Кредиты душат, аж дышать тяжело, – сказал я, и этим дал понять, что денег одолжить не смогу. Но в то же время жалоба моя была искренней. После короткой паузы я добавил: – Ну да не мне тебе жаловаться. Ты-то там как? Что у тебя нового?