В пределах текста Евгения Суслова смещала границы смысловой тени в зону наблюдаемого. Этот перевод стал возможен внутри ситуации мысленного эксперимента, – своего рода «алхимического субстрата современной рациональности» (Суслова). Нечто, что лишь гипотетически было доступно касанию, выводится в световой ареал наблюдения. В экспериментальных науках мысленный эксперимент был местом укрытия для инаковых эпистем, которые бы смыло иначе давлением потока ортодоксальной науки. Исторически мысленный эксперимент был и остается необходимым, чтобы устанавливать связности между теоретическими принципами, и потому мог служить входом во многие из незнакомых домов. Однажды возникшая связность порождает энергию: шагни на порог в неизвестное – и условия мысли из гипотетических и фактических цепочек превратятся в новое качество цельного события в силу собственной валентности феномена, оставив позади шум популистских призывов к радикальной коммуникации.

В один из дней язык взорвал себя вместе с моей жизнью. Но все же мне хотелось остаться в живых. Я шла сквозь знакомые сооружения, сквозь дистрофию любви, желая распознать в сигнатуре дня аппарат по утилизации иллюзий. Я ударила фантомом о фантом – и раздался взрыв. И поэтому вы держите в руках эту книгу. Что, если грамматика живет не там, где мы ее ищем? Что, если она просто влюбилась в структуру, но не принадлежит ей? Может быть, телом грамматики однажды стало то, что связывает нас, когда мы читаем друг друга, не зная об этом? Оно непрерывно переводит нас из дома сил в дом форм, из состояния в смысл, из энергии в информацию – и обратно. Это природная цель каждого мгновения. Не это ли работа языка? Я написала роман в стихах и техническую инструкцию одновременно о том, как двигаться в поисках того, что может быть в будущем основано в вас на правах ответа.

Во время кризиса все части систем были изолированы друг от друга. Так как связи функционально обогащали объекты, то это разъединение привело к упрощению структуры и их память была практически полностью редуцирована. Однако некоторые объекты обнаружили способность накапливать потенциальные связи и совпадения, фантазмируя о них, благодаря чему спонтанно возникали особые зоны микроактивности, в которых эти объекты, на первый взгляд не имеющие никаких свойств, бесконечно усложнялись. Их сложность была опрокинута внутрь. Она работала где-то, на той стороне. Чем больше связей они накапливали, тем сильнее становилась их языковая способность.

«Кожа убыточна, как резкое расселение соли, взорванной вдалеке. Я обходил поле после того, как последний вертолет исчез в воздухе, и теперь всякое могло случиться. Формы стали мельче и быстрее, и приходилось сворачиваться, чтобы не повредить глаза. Вдалеке был установлен гигантский вращающийся диск. Приблизившись к нему, я понял, что любая песчинка, попавшая на его центральную поверхность, преобразовывает свой информационный облик».

Дорогой нейтральный агент II,

я думаю, мы должны обратить особое внимание на моменты, когда время отменяет свой вес. Подобная отмена говорит о том, что мы имеем дело с раскрывшейся сигнатурой связи. Поэтому необходимо и далее работать с комплексами подобия как ее простейшими компонентами. Фиксация моментов, когда меняется перспектива того, что влияло на акт распознавания смысла, играет для Maria System принципиальную роль. Это происходит через язык и указывает на то, что некоторые слова имеют особую перспективу смысла, которая раскрывается только в отношении ситуации «встречи». И каким-то образом они действуют не точечно, а охватывают весь континуум, в котором живут смысловые формы. В каждый такой момент сгорает и рождается самое близкое. Нам нужна система, которая будет записывать все подобия, возникающие в сердце.

Без каких-либо чувств,

нейтральный агент I