– Ты великолепен, Нор, – улыбнулась ему женщина. – Твои ласки уносят ввысь и заставляют забыть обо всём. Люблю тебя, всегда хочу тебя, – в томной неге она поцеловала его обнажённое бедро и подняла к нему глаза.

– Любимый, через три месяца будет королевский бал. Я бы хотела к тому времени обручиться, чтобы успеть пошить достойные платья. Сам знаешь, как много заказов будет у портних к тому времени.

– С кем же ты собираешься обручаться, дорогая? – умиротворённо поинтересовался Норман.

– Как с кем?! С тобой, конечно! – ещё не понимая провала, капризно возмутилась вдовушка.

Норман повернулся на бок и приподнялся на локте, с интересом глядя на любовницу. «Ну, вот и эта не удержалась. А ведь договаривались», – с сожалением подумал он.

– А я разве предлагал тебе помолвку? – выгнул мужчина бровь. – Не помню. А договор наш ты не забыла? – вкрадчиво поинтересовался он у женщины.

До Давины моментально дошло, какую ошибку она сейчас сделала. Но она рассчитывала, что советник за два года уже привык к ней и думала, что ей удастся захомутать самого выгодного холостяка королевства. Он стал вдовцом ещё до войны, его жена не перенесла родов и погибла вместе с нерождённым ребёнком. С тех пор немало женщин побывало в его постели, но ни одна не задержалась там дольше нескольких месяцев. Давина продержалась два года и почти праздновала победу. Но… Она села и, натянув на себя тонкое одеяло, жалобно взглянула на любовника, пытаясь исправить ситуацию.

– Прости, Норман, не знаю, что на меня нашло. Конечно, я помню наш договор: никакого брака и никаких вмешательств в личные дела. Прости! Забудь!

Но настроение мужчины уже было испорчено. Он поднялся, надел халат и, ни слова не говоря, вышел из спальни любовницы. Она жила в его доме, вела себя здесь, как хозяйка, командовала слугами… Да, наверное, он дал ей слишком много воли. «Помолвка! Придумает тоже, – хмыкнул про себя мужчина, укладываясь в постель уже в своей спальне. – Пора, наверное, прощаться», – уже засыпая решил мужчина.

Утром за завтраком Давина решила вести себя скромно, не напоминать Норману о ночном разговоре и вообще притихнуть на время. Она вдруг вспомнила сколько нарядов и украшений подарил ей высокопоставленный любовник, сколько её родственников поправили своё положение, благодаря его протекции и решила, что терять его расположение крайне невыгодно. Но она, по глупости, кажется, это сделала. Ну, кто её дёргал за язык с этой помолвкой?! Помнила же всегда: как только любовница Гранта заговаривала о браке, она переставала быть его любовницей. Держалась ведь два года! А тут, как пелена упала: голова совсем перестала трезво думать. Как исправить положение Давина пока не понимала, но очень хотела это сделать.

Поэтому к столу вышла сама скромность и добродетель. Никаких покрикиваний на слуг, никаких резких жестов. Никаких намёков на страсть и никаких призывных взглядов, которыми она обычно награждала своего тера. Строгость, скромность, приличия. Но… поздно.

– Тери Давина Мэтисон, – отбросив салфетку, Норман встал из-за стола и обратился к женщине. – Прошу вас после завтрака пройти в кабинет.

Давина посмотрела ему вслед затравленным взглядом и поняла, что её пребывание в доме тера завершено. Но она всё же нашла в себе силы, не показывая разочарования, закончить завтрак и спокойно пройти в кабинет.

– Присаживайся, Дави, – встретил её Норман вполне приветливо. – К сожалению, наш с тобой договор подошёл к концу. Король требует моего участия в брачном магическом отборе. И в этом году мне придётся согласиться. Сама понимаешь, что в этом случае ни о каких посторонних женщинах в моём доме не может быть и речи. Можешь взять из своей комнаты, всё что захочешь. Надеюсь, что к вечеру она будет свободна. Да, чуть не забыл, – мужчина протянул Давине чек королевского банка. – Это тебе. Прощай, дорогая.

– До свидания, Норман, – сделала женщина упор на первое слово, сдаваться так просто она не собиралась и если не вернуть потерянное, то отомстить она была готова. «Посторонняя женщина! – билась у неё в голове остро задевшая фраза. – Это я-то посторонняя?!»

Коляска, в которой ехала Мила, катила мимо аккуратных домиков и огородов, мимо работающих в поле людей, мимо пасущейся на ближайшем склоне отары овец с прибившимися к ним несколькими коровами, и абсолютным диссонансом этим мирным картинам выступали развалины сгоревших и разрушенных домов, заросших бурьяном огородов, у которых не осталось хозяев и, до которых неизвестно когда дойдут руки посторонних людей. Война.

«Это здесь, недалеко от бывшей столицы княжества, ещё не всё убрали, а в нашей глуши какие картины я увижу?» – с тревогой размышляла Эмилия. Но решимость помочь своим людям у неё не пропала. С усмешкой она заметила, что называет окраину княжества, где родилась девочка, «своей» землёй, а людей, оставшихся там – «своими» людьми.

Пока Эмилия размышляла о будущем, их коляска въехала в пригород Альвы – бывшей столицы княжества, а теперь столицы Горной провинции. Альва – оказалась неожиданно многолюдной и шумной. На узких улочках с трудом разъезжались экипажи, кругом туда-сюда сновали мужчины и женщины. Их одежда выдавала в них представителей наёмного труда. Но ближе к центру стали встречаться и богато одетые горожане. Правда, их было очень немного. Война.