— Да, дела… — Гвинс смачно плюнул в костёр, и тот оскорблено шикнул в ответ. — Что делать?

— Тебе же Гарви сказал. Работу. Твою, за которую тебе платят, — Толс невозмутимо строгал фигурку. — Или ты не слушал?

— Слушал. Да только, сука, спать мне потом как? Я же не тварь последняя, мне совесть уснуть не даст. Это же люди.

— Спать как? С уверенностью, что у тебя всё будет хорошо. А уснуть можно настолько спокойно и крепко, что тебе вряд ли понравится, Гвинс. Да и это неплохая прибавка к жалованию. Бери в постель кувшин вина и спи как младенец.

Тот не ответил, уселся у огня, сильно сжав подбородок, будто горло врага, и застыл. У костра тут и там пробегали шепотки.

— Гвинс, ты чего? — спросил заросший по глаза щетиной мужчина лет тридцати. — Они тебе что, родня какая?

— Нет, — глухо отозвался тот. — Просто это… Неправильно. Как ты так легко об этом говоришь, Килк? О чём ты думаешь?

— Гарви правильно сказал. Я думаю о Лори. О нашем сыне. О нашем завтра и о хлебе с мясом на столе.

— Ты думаешь, у этих нет своих Лори, своих сыновей? Теперь у них ещё и завтра маячит поганое. Они же на рудники идут. Выблёвывать лёгкие, в которых застыла пыль. На галеры, рвать жилы под свист кнутов. На юг поедут, убивать друг друга за ломоть плесневого хлеба под чей-то смех. Ладно, орки. Хрен с ними, эту грязь не жаль. Но это люди. Как ты и я. Со своими Лори и сыновьями.

— Так то не мои, — отмахнулся Килк. — Они пусть как-нибудь сами. Всех в сердце не удержать. Не выдержит и лопнет.

— Ты бы, Гвинс, послушал. Килк тебе дело говорит, — Толс вытянул ноги и спокойно потянулся. — К тому же выбора у тебя нет. Хорош парням голову своим скулежом забивать.

Сагри всунул ноги в чёрные зевы солдатских сапог и подошёл к Гвинсу. Мозолистая рука сочувственно легла на плечо.

— О чужих пекутся, когда самому беда не грозит. Не горячись. Оно, конечно, погано, но так почти всегда и бывает. И у тебя с этим, парень, нихрена сделать не выйдет.

Гвинс дёрнул плечом, скидывая руку. Сагри хмыкнул, хлопнул его по спине и пошёл в темноту.

— Всё. Посидели, и будя. Первая смена по постам.

Толс швырнул в костёр выструганную фигурку человечка, сыто рыгнул, и откинувшись на спину стал любоваться по-осеннему яркими звёздами.

На противоположном конце опушки обоз вставал лагерем. Отрывистые крики и удары топоров метались из одного края опушки до другого, рикошетом отскакивая от древесных стен. Сумрак густым киселём затапливал окрестности, обволакивая собой каждую травинку и веточку.

Но ещё не совсем стемнело, и Арди, засев в кустах, пристально разглядывала выдающийся на опушку лесной язык. С её позиции было совсем не видно лагерь, зато прекрасно просматривалось место, из которого располагающиеся на ночь люди были как на ладони. Почти весь день они с Адреем потратили на то, чтобы выбрать такие точки возле каждого крупного завала. Теперь оставалось только ждать.

Лук с натянутой тетивой стоял рядом, прислонённый к стволу дерева. Из земли у её ног странными пернатыми ростками торчали стрелы. Арди почти нежно поглаживала меч на своих коленях. Рука то скользила по прохладной стали клинка, то цеплялась за ухватистую рукоять.

Где-то в лесу стих монотонный стук дятла, и Арди замерла. Вскоре звуки ударов вновь загуляли по лесу, и девушка, выдохнув, продолжила гладить оружие.

Гладкий холод — шершавое тепло.

Туда — обратно.

Раз за разом.

Так странно. Сколько лет уж этому клинку? Только у неё он уже лет десять, если не дольше. А ведь, когда забирала у прошлого владельца, меч уже был не нов. Чаще оружие переживает человека. Если не хозяина, то его врагов точно.

Зачем он ей? Арди никогда не втыкала сталь в тело человека. Ну кроме того случая в трактире. Всегда только отпускала тетиву. Просто разжимала пальцы. Остальное делали случай и стрелы.

Это ведь не считается?

На мгновение в памяти вспыхнули факелы, беспорядочно пляшущие в ветреной темноте ночной дороги, засвистели стрелы и по ушам ударили испуганные крики. Хлопки тетивы где-то в ближайших кустах, её собственная рука, тянущая следующую стрелу. Ощетинившаяся оперёнными палками, как диковинный ёж, лошадь храпя валится на бок. Люди на дороге испуганно и бестолково мечутся.

Такая привычная и гладкая жизнь. И такая холодная.

Да, если бы справедливость существовала, Арди должна была висеть рядом с ними всеми. Один хлеб, одни схроны в лесу. Одни успехи. Один голод в плохой год и одна боль.

Одна на всех ветка.

Честно и поровну.

В лесу послышалось верещание белого стрепета. Пугливое и мелкое пернатое создание. Боится всего подряд и, едва почуяв малейшую опасность, улетает с громкими пронзительными криками. Мысли вернулись в прошлое русло.

Почему вспомнилась именно та ночь? Что в ней было особенного? Она не была ни первой, ни последней. Хотя после той ночи она всего несколько раз выходила на этот волчий промысел… И всё.

Арди горько поджала губы, вспоминая ощущения той ночи. Тогда в груди стало слишком холодно и пусто.