Шрифт:
Из Кежмарока, родного города Гуни, евреи уезжали по собственному желанию, или их отъезды «поощрялись». Как-то еврейский мальчик, ученик, пришел в свою школу в Кежмароке и увидел на доске надпись: Wir sind judenrein [2] . Старые одноклассники стали расовыми врагами {20} .
В Братиславе в 1939 году Ирена тоже пришла в свою школу, как обычно. Она добралась до привычной классной комнаты с друзьями и приготовилась к занятиям. Учительница вошла и безо всяких предупреждений объявила:
2
Здесь никаких евреев (нем.)
20
Хелен (Хелька) Гроссман, урожд. Броди, цитируется в Secretaries of Death, Lore Shelley. Хельке было пятнадцать с половиной, когда обучение в школе пришлось прервать. Какое-то время ее прятали в городе Бардеёве. Нееврей сдал ее в 1942 году. Ее депортировали в Освенцим, где назначили на работу в картотеке административного блока СС; спала она с Гуней и остальными портнихами.
– Нельзя, чтобы немецкие дети сидели в одном классе с евреями. Все евреи – на выход.
Ирена и другие девочки собрали книги и ушли. Их подруги нееврейки ничего не сказали, ничего не сделали.
– Они же были такие хорошие, – сказала Ирена, пораженная их пассивностью. – Я не могу на них пожаловаться {21} .
Детство кончилось.
2. Единственная власть
«Мода – единственная власть, но зато какая».
Траудль Юнге, секретарша Гитлера, цитируя Адольфа Гитлера {22} .21
Интервью Ирены Канка, архив Фонда Шоа.
22
Until the Final Hour, Traudl Junge.
На первый взгляд кажется, что гламурный мир моды и тканей не имеет ничего общего с политикой; это чуть ли не прямая противоположность жестокой войне. Как же швейные ателье или развороты журналов с весенней коллекцией в Vogue связаны с мужчинами в темных костюмах за столами на конференциях, где решаются судьбы наций, где солдат отправляют на войну, где выдают приказы тайной полиции?
Нацисты прекрасно понимали, как сильно одежда влияет на социальную идентификацию и подчеркивает власть. Также их очень интересовало богатство европейской текстильной индустрии, в которой доминировали еврейский капитал и еврейский талант.
Разумеется, все мы носим одежду. И что именно носить, что нам разрешено носить – вовсе не случайно. Культура руководит выбором одежды. Деньги руководят торговлей тканями.
Портные создавали предметы гардероба, поддерживая идеализированный мир подиумов, фотосессий и светских бесед. Со временем портные и портнихи оказались втянуты в политику людей, использовавших моду для продвижения своих жестоких идей.
Модная индустрия уходит корнями в скромные домашние дела. Для всех девочек в Европе XX века шитье, конечно, могло быть и увлечением, но в большинстве случаев это было необходимым навыком. Починка и штопанье одежды входили в число главных женских обязанностей. Особо талантливые могли «поколдовать» над воротничком рубашки, чтобы никто не заметил оборванные края; могли заштопать чулки такими нитками, чтобы они выглядели как новые; могли распустить швы или, наоборот, сузить, чтобы одежда сидела на изменившейся талии так, как нужно. И это все не говоря о создании новых предметов одежды: детских простынок, костюмов на праздники, уличных костюмчиков, фартучков.
«Праздничная атмосфера рынка отводит грусть и печаль», – Ладислав Гросман, «Магазин на главной улице»
Когда Браха Беркович выходила из дома на Еврейской улице в Братиславе и смотрела налево, ей открывался вид на поворот дороги, ведущей к старой деревянной церкви Святого Николая. За поворотом находился «Дом доброго пастуха», магазин, где продавались принадлежности для шитья – ленточки, пуговицы, наперстки и иголки в бумажных пакетиках. Любая швея нуждалась в острых ножницах для резки, маленьких ножницах для надрезов и распарывания швов, меле для выкроек и в булавках, которые вечно терялись.
На торговых улицах Братиславы было много и магазинов вроде «Дома доброго пастуха» и небольших рынков с лотками, полными мелочей, в которых покупатели могли копаться в поисках нужной вещицы. В базарный день торговцы и разносчики собирались в городе: кто-то раскладывал товар на столах под разноцветными холщовыми зонтами, другие располагались прямо на бордюрах с корзинами и бочками всякого добра. Покупатели рассматривали и вертели в руках товары – кружева, вышивку, пуговицы, броши, расшитые платки, – и готовились торговаться. Продавцы зазывали прохожих, нахваливая свой товар привычной скороговоркой, или просто сидели и следили, как бы ловкий воришка не стащил чего-нибудь.
В небольших магазинчиках продавались готовые товары. Сапожники иногда клали у входа связки сапог, как бананы. У портного костюмы могли висеть на балках над головами. Их мастерские находились либо в темном уголке магазинчика, либо на заднем дворе. Отец Брахи Саломон копил деньги, чтобы открыть собственную текстильную мануфактуру и тоже повесить яркую табличку со своей фамилией над входом в магазин.
Еще были магазины ткани, перед которыми невозможно было устоять любому, кто хотел себе костюм с иголочки. В сельской местности еще встречались люди, которые сами ткали полотно, но в городах ткань продавалась метрами – креп, сатин, шелк, твид, ацетат, хлопок, лен, сирсакер (жатый ситец) и многое другое, производимое на текстильных фабриках Европы. В магазинах суконщиков ткань выставлялась огромными рулонами и сложенными в прямоугольники кусками. Продавцы разворачивали на больших столах ткань перед потенциальными покупателями, показывая рисунок и качество. Опытные покупатели проверяли ткань на вес, рассматривали плетение, сразу представляя, как будет выглядеть готовый костюм.
В середине XX века в ткани особенно ценилась пригодность для носки: будет ли она садиться, потеряет ли цвет, будет ли достаточно теплой или достаточно легкой? Швеи и покупатели знали достоинства натурального волокна, но и ценили доступность искусственных тканей, например вискозы. Мода на расцветки и декор менялась по сезону. Новомодные принты были хороши для лета, бархат и меховая отделка появлялись к осени, а за ними – зимние шерсть и камвольная ткань. Весной популярны были цветочные принты.