Кошка уселась поудобнее и стала облизывать поочередно свои израненные лапы. Делала она это очень тщательно, перебирая языком каждую подушечку, каждый коготок. Затем принялась приводить в порядок шерсть. Она языком сгоняла с нее холодную воду, выбирала колючки, отдирала налипшую грязь. Ей хотелось есть, но искать пищу было опасно, да и больно шевелиться. И она, сжав-шись в комочек, затаилась. Но уши ее непрестанно шевелились, улавливая малейший подозрительный шорох. Кошка готова была в любой момент броситься вверх по стволу или пустить в ход зубы и когти.

Наконец кошка задремала. Дремота была тяжелой, тревожной. Уж очень она устала за сегодняшний день. А может, ее мучили воспоминания? Ведь должны же кошки помнить хотя бы немногое из того, что с ними было? Хотя бы немногое…

Ведь была она когда-то котенком, маленьким, еще слепым. И вместе со своими двумя братьями тыкалась в материнский живот в поисках соска с молоком. Мать — не какая-то там ангорская или сиамская, а обыкновенная домашняя кошка, серая с темными полосами по спине и хвосту, точно такая, как теперь она сама, одинаково облизывала трех своих детенышей.

Через двенадцать дней у котят прорезались глаза, пока еще мутные, неопределенного цвета и немного навыкате. Этими глазами маленькая кошка глянула на окружающий ее мир, который сразу же разделила на постоянный и временный.

Постоянный состоял из двух братьев, которые много спали, а когда не спали, ползали на дрожащих, слабых еще лапах и удивленно таращили глаза, изредка попискивая; небольшой картонной коробки с тряпичной подстилкой, а главное — из материнского тепла, запаха и молока.

Мать впрыгивала в коробку всегда неожиданно, откуда-то сверху, и вместе с ней приходила сытость, а затем и сон под ласковое мурлыканье. Это был замечательный и очень понятный мир.

Временный мир всегда был разным: это и шум за стенкой коробки — иногда громкий, пугающий, иногда еле слышный; запахи, которые проникали сюда сами или которые приносила с собой мать-кошка. Временный мир оставался непонятным и необъяснимым.

Еще через две недели котята подросли и окрепли. Постоянный мир стал им уже тесен. Их начал интересовать другой мир, тот, куда уходила мать и откуда проникали неизвестные шумы и запахи. Маленькая кошка первой вскарабкалась по стенке коробки, но то, что она увидела, так напугало ее, что она тут же свалилась на спины своих братьев. Временный мир оказался огромным, во много раз больше постоянного — привычного. И маленькая кошка до самого вечера не пыталась больше заглянуть в него. Но к вечеру пришла мать, и страха не стало. Насосавшись вдоволь молока, маленькая кошка почувствовала вдруг необыкновенно сильное влечение в мир, который ее так напугал. Она заволновалась, затеребила мать, и та, понимая, что котят уже не удержать в коробке, призывно замяукала:

— Мря-у! Мррря-ууу!

Котята, цепляясь острыми коготками за стенки коробки, поднялись вверх и спустились на пол. Кошка лизнула каждого для смелости и неслышной тенью скользнула в другую комнату. Котята, пугливо припадая на лапы, последовали за ней.

За ночь была обследована вся квартира, и котята, уставшие от увиденного, возвратились в коробку и заснули, тесно прижавшись друг к другу.

В следующую ночь, уже без материнского зова, они вылезли из своего убежища и затеяли игру. Пока еще робко, постоянно оглядываясь и пугаясь любого громкого звука. Мать-кошка улеглась на краю дивана и ласковым мурлыканием успокаивала котят. Постепенно котята осмелели: и то гонялись друг за дружкой, то таились в засаде, то карабкались на диван к матери, стараясь и ее вовлечь в игру.

Котята росли быстро. Они полностью освоились в квартире, исследовали и обнюхали все укромные уголки. Хозяйку, которая теперь кормила их, они полюбили и узнавали по запаху и рукам. Руки были мягкие и ласковые. Хозяина же котята побаивались. Он не кормил их, не ласкал, а однажды утром даже больно сбросил с дивана. Поэтому, когда хозяин был дома, котята прятались в коробке, но зато когда он уходил на работу, начиналась веселая игра. Маленькая кошка в игре была проворнее своих братьев. Она быстрее бегала, ловчее пряталась, стремительно выскакивала из засады… Как-то раз, заигравшись, она залезла на подоконник и с изумлением увидела, что даже новый огромный мир не кончается этими стенами, что он продолжается дальше еще более огромный и еще более привлекательный. Маленькая кошка ходила по подоконнику, стараясь найти хотя бы щелочку в невидимой стене — холодной и твердой, отгораживающей ее от того, третьего мира, где зеленела трава, где бегали и весело кричали маленькие человечки, и не могла найти. Тогда она жалобно замяукала. И мать-кошка, встревоженная поведением дочери, запрыгнула на подоконник и, догадавшись о причине ее волнения, ласково замурлыкала древ-нюю-древнюю кошачью песню…

Однажды утром в квартиру вошел человек, запаха которого котята не знали. Хозяйка почему-то тяжело вздохнула и позвала:

— Кис-кис!

Котята бросились к блюдцу, и маленькая кошка, как всегда, оказалась впереди. Хозяйка попыталась схватить ее, но та, почувствовав неладное, залезла под диван и забилась в дальний угол. Диван отодвинули. Хозяйка схватила маленькую кошку, но та так перепугалась, что стала царапаться, фыркать, потом жалобно закричала, призывая на помощь мать. Но незнакомец уже запихал ее под пиджак и поспешно вышел.

Дождь поутих и шумел где-то вверху, бессильный перед густыми лапами раскидистой ели. Кошка обсохла, пригрелась, но что-то вдруг встревожило ее. Внизу, на первом этаже, барсук заволновался тоже.

Новый запах — сильный, резкий заполнил все пространство под елью, проник и к кошке. Кошка напряглась, выгнула спину, выпустила когти. Но запах стал слабеть и затем исчез. Свежее дыхание дождя поглотило его, не оставило следа. Шерсть улеглась на спине кошки, когти втянулись. Она неслышно переступила на ветке, устраиваясь удобнее, но над нею раздался шорох, и она вновь замерла, задрав голову. Кончик хвоста чуть шевельнулся, ноздри расширились. Кошка поняла, что над ней находится какое-то живое существо, которое может стать ее добычей. Она осторожно передвинулась вплотную к стволу и опять замерла, чуть вслуши-ваясь. Потом медленно подняла переднюю лапу, поставила на ту ветку, с которой донесся шорох. Подождала немного, рядом поставила другую, потянулась всем телом вверх, и тут ей в ноздри ударил запах. Это был запах птицы, запах еды. От него сильнее напряглись мышцы, а кончик хвоста сделал несколько судорожных движений. Птица пискнула во сне, заворочалась, и под этот шум кошка рывком поднялась на ветку и замерла, вглядываясь впе-ред. Птица была большая. Дрожь ветки встревожила ее, и она, готовясь взлететь, присела, вытянула шею, завертела головой. Но движение не повторилось, и птица успокоилась. Кошка сделала шаг вперед, оттолкнулась и прыгнула. Прыжок был рассчитан точно, но птица оказалась слишком большой для измученной кошки. Кошка старалась перекусить ей горло, однако мешали жесткие перья, и сил не хватало. Птица не смогла взлететь и, ломая ветки, свалилась на землю. Она била крыльями, больно била клювом, стараясь освободиться. Кошке нужно было перехватиться по шее выше к голове, и она чуть разжала зубы. В этот момент птица рванулась и взлетела. А кошка, сгорбившись от неудачи, шмыгнула обратно под ель.