Карелин стоит в гостиной почти на том же месте, где останавливался и раньше, поэтому Кира направляется к кухонному уголку. Так между ними есть хоть какая-то преграда в виде стола. Свечи, толстые и высокие, горят ясно и изредка потрескивают.

— Это первый раз свет выключился за девять дней, получается. И вот твой кофе.

Он бросает телефон на стол, но с места все равно не сдвигается.

— Так экран и разбить можно, — осторожно замечает Кира.

— Похуй.

— Так ты кофе не хочешь?

— Нет, я не кофе хочу, и не думаю, что кофе уже поможет. Или что-нибудь другое, кроме одного.

— С чем поможет?!

— Мне не стоило просить тебя только об поцелуе единожды. Я бы никогда не смог выполнить это обещание. Все это было ошибкой.

— Это не было ошибкой, — также жестко отвечает она.

— Правда? Докажи.

— Ты… ты можешь попросить меня еще об поцелуе. Ты… можешь.

— Одном? — внимательно отслеживает каждый ее шорох, вздох и движение глаз. — Кира, ты хочешь, чтобы я как дворовой пес скулил и просил? Чтобы хоть как-то погладили. Так я пришел. Уже могу и припозлти, если надо. Надо?

Рука непроизвольно сжимает край столешницы как опору. Кира будто застряла меж двух огней — внутренним, согревающим до кончиков волос, и внешним, ветреным и диким. Томление проворной змеей обволакивает ее тело, а напряжение никак не отступает.

— Ты… Роман, я никогда не хотела… тебя обижать. Я… должна думать о себе и о брате. Ты слышал, что я сказала? Если ты попросишь еще раз, я… я…

— Подойди сюда, — сипло просит он.

Кира мотает головой, теперь удерживаясь за края столешницы обеими руками.

— Я не могу, — шепчет она, — подойди ты ко мне.

Зажмуривается, когда Карелин срывается с места и огибает стол со свечами двумя судорожными, громкими шагами. Целуясь, они впечатываются в кухонный уголок — потому что Карелин удерживает ее лицо обеими руками, а она старается ухватиться за мощные плечи и сама не удерживается на ногах.

Лезвием каждое прикосновение полоскает кожу, и вспарывает правду за правдой — в захвате и терзании губ они оба горят, им нужно гореть, и если выйдет — что полностью до тла, то пусть так и будет.

Кира шумно дышит всей грудной клеткой, бесстыдно и развязно, когда он на мгновение отрывается от ее рта и подсаживает девушку на столешницу.

Она старается контролировать темноволосую голову в силках дрожащих рук, и это смехотворно — он практически рычит и высвобождается, чтобы взять ее рот своим жестко, но отчаянно.

— Ты ведь не боишься меня, — говорит невнятно он в поцелуи, — ты ведь не боишься, да? Я — чудовище, но ты… Я дам тебе пистолет, два, три, и наставляй, целься, — он поглощает ее еще глубже, и она всхлипывает, дерганно скрещивая ноги, — и пристрели, если надо будет.

— Я… я… что ты говоришь? Дело не в этом. Не только в этом. Я… я не могу так быстро, это все очень быстро и для меня… у меня просто нет такого опыта…

Карелин рыскает жадными ладонями по шее, плечам и рукам, не задерживаясь прикосновениями нигде, словно пытаясь дотронуться везде одновременно. Она же изучает пальцами противоречивость его лица — такой длинный, но широкий нос, такие мягкие губы и квадратный, выщербленный как из гранита, подбородок.

Ненасытность ладоней доходит до талии, бедер и ножек. Он отгоняет быстрыми, рваными поцелуями ее пальцы со своего лица, желая прогнать неуверенность и смятение, эхом осевших в ее движениях.

Задирает майку на одном боку Карелин ненароком, и сразу же намеревается опустить ткань, но гладкая поверхность кожи бедра тактильным шоком отзывается во всем могущественном теле.

— Черт побери, — мягко сжимает он ее волосы в пятерне, когда понимает, что на девушке нет белья, — Господи.

— Я… я…

Кира пытается сказать что-то внятное, но в голове мысли погребены под воронкой от одномоментного удара эмоций, чувств и сенсорных переживаний.

Где-то на глубинах многослойности сознания она всегда знала, что это случится как только Карелин прикоснется к ней хоть пальцем. С мгновения, как стянутое белье в ванной оказалось отброшенным… Незаметно для нее самой, все простые и сложные, вертикальные и горизонтальные, телесные и метафизические процессы в ней замерли — в изнуряющем предвкушении, в пытке ожидания и томления, в страхе тревожном и желанном — и облегчающем, как распускающиеся лепестки нервных окончаний подчас эротической разрядки.