Но жрать червей — никогда! Фу, мерзость. Хотя, был у меня друг, который после дождя собирал доверху алюминиевые банки скользкими созданиями. Вечером заварит дождевую водичку в баночке, накидает червяков, что пожирнее, и растягивался в сытой улыбке, наслаждаясь вкусом мяса. С его слов я понял то, что вкус можно сравнить с куриным бульоном, в который, вместо соли и перца, сыпали пепел и залу. Вкуснятина, особенно когда ничего не жрёшь уже третий день к ряду.

С хвоста капает на пол.

Отвожу хвост в сторону и чувствую, как моё влажное тельце начинает скользить вниз, к земле. Вращаясь вокруг палки, начинаю раскручиваться. Голова кружиться. Оборот. Еще оборот. Расслабив тело, я соскакиваю с палки на сухую землю, и покрываюсь весь песком. Новые ощущения тут как тут: вибрации, исходящие от земли, проносятся лёгкими уколами тока сквозь меня, и я словно вижу. Нет, не наяву. Словно на меня давит со всех сторон, но с переменным давлением; где-то сильно, где-то послабее. Ощущаю, как в паре метров от меня суетиться пацан, поднимая с земли ветки. Новая порция вибрации, и я ощущаю, как к нам бежит девчонка.

— Отто! — кричит она взволнованно. — Где твой червячок?

У меня в штанах! Ладно, я шучу. Надо быстро съёбывать, пока не засекли. Песок и листья, валяющиеся на земле, налипают на меня как цыгане на Черкизоне, затрудняя мои движения. Я, вроде, ползу, а вроде перекатываюсь, потом извиваюсь как змея. И как двигаться правильно — я не знаю!

— Червячок! — зовёт меня пацан, а затем делает паузу, ожидая, когда я ему отвечу. — Ты куда пропал?

— Поди проглотил его, пока я уходила? — с издёвкой спрашивает девчонка у сопляка.

— Я? Зачем? Я искал ветки, как ты и сказал!

Парень, не оправдывайся, у баб всегда своя правда. Ты всё равно не прав, даже когда дважды прав. А если позволяешь себе сказать “как ты и сказала”, то уже всё, яйки твои у неё в руках, и крутить она ими будет как захочет. Иди, повесь их на гвоздь, и займись настоящим делом! Нехер шастать по кустам в поисках приключений.

— Давай в траве поищем, — предлагает парень.

Девчонка громко фыркает, явно не довольная тем, что он облажался, но мне-то уже похеру на ваши траблы. Извиваясь, я ускользаю из рук двух малолетних живодёров, но куда ползу — хер его знает. Что точно знаю — ползу подальше от вибрационных волн, испускаемые двумя детьми. Глаз у меня нет — это уже точно. А нужны они мне? Если чуть-чуть приноровиться, то и руки с ногами не понадобятся. А вот что точно сейчас нужно — это пожрать! Пиздец как хочу жрать…

— Отто, смотри, ворона с ветки спрыгнула в кусты!

После этих слов, сказанных с какой-то обречённостью, я ощутил нахлынувшие на меня волны от объекта, припавший к земле совсем рядом. Ворона… И что она хочет? Может, она прогуливается? Или решила на меня взглянуть? Да и чего это я так напрягся, подумаешь — ворона! Я ей не интересен. Она, поди, вон насекомых ищет, может кусочек мяса где учуяла, или червячка земляного увидала. Я ей точно не интересен. Ага… Ползём дальше.

— Она хочет съесть моего червячка! — завопил пацан. — А ну брысь!

Волны топота и волны робких, крохотных прыжков, двинулись на меня со всех сторон. Я оказался в эпицентре. Я оказался на острове в момент землетрясенья!

5 баллов.

7 баллов.

9 баллов.

Пошёл резкий подъём. Опять внутри всё сжало уже который раз за день! Вдруг резкое ускорение, тряска и покачивание из стороны в сторону, как в тот день, когда нас эвакуировали из города на вертолёте.

Металлический пол был залит кровью и усеян стреляными гильзами от автомата. Вокруг кричали женщины, мужчины. Истошно ревел новорожденный ребёнок на руках старухи, которая заботливо его завернула в клетчатую рубаху. Возле наших ног, на носилках, лежало тело. Без рук, без ног. Осталась голова с зелёными глазами, смотрящими на меня сквозь морфиновую пустоту. Кровь сочилась сквозь его одежду, пропитывая всё вокруг. Тонкая струйка затекла маме под ботинок, и она задрала ноги. Человек был жив. Накачанный всем, чем только можно, он держался из последних сил, но дух его почти уже испустился.

Стоявший рядом мужчина в военной форме достал шприц, присел на колено возле носилок. Окинул тело взглядом. И, выдохнув, сказал:

— Всё… больше я нихуя не могу сделать, братан… — и вколол.

Зелёные глаза моргнули. Затем еще раз, но медленнее. И на третий раз веки застыли где-то не середине, оставив видимыми белки глаз.

Из кабины пилота высунулся мужчина в шлеме, похожем на аквариум. Найдя взглядом того, что сделал укол, он спрашивает у него:

— Успели?

— Нет…

— Взлетаем?

— Да…

Мужчина с пустым шприцем в руке выпрямился. Пробежался глазами по головам пассажиров. Завидев меня, он убрал шприц, и начал стягивать силиконовые перчатки. Они были как вторая кожа, от которой он вдруг захотел избавиться. Защитный слой, пропитанный чужой кровью, больше ему не был нужен. Он хотел сделать что-то полезное. Помочь тем, кто в помощи не нуждался. Перчатка со шлепком слетает с его ладони, выбрасывая в воздух облачко пыли из талька. Тальк медленно оседает на пол, оседает на застывшей улыбке зеленоглазого паренька, как снег оседает на его ресницах. И даже, когда его лицо исчезает под куском брезента, тальк продолжает оседать, свертываясь в кровавые комочки.

Мужчина переступает через тело. Подходит ко мне, садится на колено. Его лицо переполняет грусть, но завидев меня — он начинает улыбаться. Его ладонь скользит в небольшой подсумок на его бедре и выуживает из него CD плеер c наушниками, напоминающими девчачий ободок.

— На вот, надень, — говорит он. — Тебе понравиться. Это самый охуенный припев, который только могли сочинить!

Мачехе было абсолютно похуй на происходящее.

Два красных поролоновых диска прижимаются к мои маленьким ушам.