Мы — дети, а дети не несут ответственность за свои действия. В отличие от взрослых! Я смогу спать спокойно. Роже, я надеюсь, тоже сможет спать спокойно, но боюсь, что этот случай мог отразиться не благоприятно на её психике. Хотя, какая мне разница! Нужно нахер уёбывать отсюда, перекинуться в тело отца и добить этого пидора!

Сваливающееся платье мешало Роже бежать. Пару раз она споткнулась и чуть не завалилась на траву. Когда поле закончилось, и мы выбежали на дорогу, я остановился.

— Погоди, — говорю я.

Я взял порванные лямки платья и связал их между собой крепким узлом.

— Вот! Как новое!

Роже выглядела помятой, прямо как шлюха на трассе отработавшая восемь часов. В волосах трава, на лице земля, да еще и платье в крови; хорошо что в чужой. Не хватала запаха алкоголя и табака.

— Как ты? — спрашиваю я.

— Как я? А как ты?

— Со мной всё заеб… всё хорошо. Ладно, пойдём. Вон, уже видно деревню.

— Я… — промычала она, — Я не могу пойти в таком виде домой…

— А что случилось?

— Папа будет ругаться, — она опустила голову, спрятав глаза.

Не приятная ситуация. Будь я на месте отца, я бы охренел, увидев дочь в таком виде. А потом нашёл бы пацана, что с ней ошивался, и дал бы ему таких пиздюлей, что он еще год не смог бы на девок смотреть, не испытывая боли в трусах! Надо подумать… Есть идея! Конечно, первозданный внешний вид мы не вернём, но хотя бы примем человеческий облик.

— Погнали на речку!

Подумав несколько секунд, Роже согласилась.

Пришлось идти в противоположную сторону от деревни и свернуть в лес, подальше от старика и его проклятого старого дома.

Шли полем, потом лесом. Показался песочек. Ветерок принёс запах речки, хотя, это был запах рыбы.

Мелкие волны тихо шуршали у берега, принося с собой тину. Не страшно, купались в местах и похуже.

Прежде чем я разделся, Роже повернула меня к себе. Её тёплая ладонь легла мне на висок, пальцы коснулись разбитой брови. Тёпленько… Чуть-чуть защипало, но тут же отпустило, словно уняли зубную боль, что мучала целую ночь. Теперь я мог видеть как нормальный пацан, обеими глазами.

Я залез в воду, в чём мать родила, а Роже осталась стоять на берегу, стесняясь меня.

— Я не смотрю на тебя! — крикнул я ей, отплыв от берега пару метров.

Говоря это, я, конечно же, закрыл глаза. Не буду же я смотреть на голого ребёнка, особенно девочку. Со мной всё нормально, в отличие от того патлатого кастрата.

Я поплыл дальше. Проплыл еще пару метров, касаясь пальцами песчаного дна, и тут вдруг меня пробил холод. Проплыв еще чуть-чуть, я перестал чувствовать дно, а руки, — как бы сказать, — не держали меня на воде! Короче, я начал тонуть! Это пиздец! Пиздюк еще и плавать не умеет! Да и я молодец — даже не подумал об этом…

— Роже… помоги…

Вода хлынула в рот, обожгла носоглотку. Я пытался вдохнуть, но только зачерпывал воду ртом.

— Роже…

Вот это опасно! Еще чуть-чуть и пойду на дно… и что дальше? Дальше как быть? Рыбы съедят тело, а там, если повезёт, и меня схавают. А как же Отто? Паренька будет очень жалко… Это не справедливо! О не заслужил! Это полностью моя вина!

Я калачу руками о воду, а толку никакого. И не могу никак синхронизировать руки с ногами, получается обратный эффект от которого только хуже, я словно сам себя тяну на дно!

Сворачиваю губы трубочкой, делаю вдох, и уже готов пойти на дно, но чужие руки толкают меня в спину, затем еще раз. Сделав очередной вдох, я снова кричу:

— Роже! Помоги! Я тону!

— Мне тут по пупок, — говорит она со спокойствием удава.

И точно! Успокоившись, я коснулся ногами дна. Выпрямился. Вода доходила мне до груди. Вышло неловко, обосрался так обосрался…

— И куда ты поплыл? Ты же плавать не умеешь, — смеется она.

— Я забыл.

Роже стояла передо мной в платье. В мокром платье. Через моё тело пробежало странное чувство: мне захотелось подойти к ней, обнять. Но я устоял, развернулся и побрёл к берегу. Оглядываясь на неё, я видел, как она отошла подальше от берега, полностью погрузилась под воду. Всплыла и руками начала копошиться в голове, вычищая траву и грязь.

Закончив, вернулась ко мне. Мы посмотрели друг на друга. Вроде, чистые. Одежда еще влажная, и следов крови гораздо меньше. А главное — на нашей коже больше не было чужую кровь. Мы словно очистились. Словно смыли всю ту грязь, что нам пришлось испытать.

— Ну… — тянет она, — …идём домой!

— Идём, как раз обсохнем по пути.

— Отто, ты действительно какой-то странный сегодня.

— Да. И ты тоже.

— Я потеряла сандалии.

Я кидаю свои в речку и говорю:

— Я тоже! И еще проебал ведро, — а это пиздец какая печалька.