В центре этой паутины висит кокон Бездушного, наполовину покрытый мхом, который почернел и загнил, и с него сыплются сморщенные цветочные лепестки. Ярко-красное пятно красуется на моей тунике на уровне груди. На мне та самая одежда, в которой я была, когда убила Ронина.

Внезапно кокон начинает вибрировать. У меня ускоряется сердцебиение от тревоги, я отскакиваю подальше и тут же тянусь за своими мечами, однако не нахожу их за спиной. Та энергия и тот страх, что наполняли меня в ту злосчастную ночь, возвращаются ко мне, и мой пульс учащается еще больше. Мне сложно дышать. Кокон медленно ломается и рассыпается, словно то, что внутри него, пытается выбраться наружу.

Теперь меня охватывает неподдельная паника. Я разворачиваюсь, чтобы броситься бежать, однако вместо двери передо мной глухая стена, тоже покрытая паутиной. Я в отчаянии ударяю руками по каменной кладке так сильно, что грубая каменная поверхность царапает мне кожу, а потом снова оборачиваюсь, замирая лицом к кокону.

«Это всего лишь сон. Лишь сон».

Кокон рвется на части. Из него капает грязь, стекая на пол. Из разрыва десятками лезут пауки, крошечные и быстрые, они стремительно разбегаются в разные стороны. Я делаю шаг назад, но врезаюсь в стену – мне некуда отступать, и я наблюдаю за тем, как появляются изогнутые пальцы. Они раздирают кокон окончательно, и из него выливается еще больше грязи, вываливаются куски корней.

Затем появляется лицо – бледное и с впалыми щеками. Это то самое лицо, которое я видела, когда впервые вскрыла кокон, однако в моем сне Бездушный выглядит теперь иначе. У него длинные черные волосы, перепачканные землей, они запутались вокруг его шеи и плеч, словно потрепанная шаль. У него зеленые вены, и они просвечивают через пепельную кожу, словно остатки яда Ронина все еще наполняют его кровь.

Он медленно высвобождает одну руку, а затем и вторую. Рубашка у Бездушного вся в дырах, изъеденная временем, гнилью и плесенью. Если когда-то рубашка и имела цвет, то теперь превратилась в серое тряпье.

– Сирша. – Его голос звучит, как скрежещущий шепот, пугая меня еще сильнее.

Я зажмуриваю глаза, прижимая руки к вискам, и кричу:

– Убирайся из моей головы!

– Но ты ведь хотела поговорить со мной.

Мои глаза поневоле распахиваются, страх и отвращение скручивают живот.

– Нет, – говорю я, – ты ненастоящий.

– Я такой же настоящий, как и любой твой сон. Моя жизнь долгое время состояла из одних лишь снов. – Он медленно выбирается из кокона, движения его напряженные и отрывистые, словно он заново изучает, как работает тело. Из-под мятой рубашки выскакивают и разбегаются пауки.

В следующую секунду паутина начинает трансформироваться и удлиняться. Нити истончаются и отпадают, плавно опуская кокон на пол оранжереи. Когда Бездушный наконец выбирается из своего заключения, его ноги ступают на твердую землю.

Он делает шаг подальше от кокона, потом второй, и бледная грязь тянется за его ступнями. Отчего-то он выглядит куда более пугающе, чем изуродованные тела, которые бросались на меня из глубин Мертвого леса. И все же за страхом в моей душе скрывается еще и то самое беспокойство, которое захлестывало меня, когда я находилась в Краю пряльщиков, – зов той неведомой силы, которая требовала, чтобы я ей ответила.

Я отстраняюсь и спиной прижимаюсь к холодной каменной стене, мне ничего не хочется так сильно, как сбежать из этого кошмара.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. Это всего лишь сон, и тем не менее меня переполняет осознанность того, что я нахожусь в этом месте по-настоящему, нахожусь рядом с ним. Мои ботинки касаются грязного пола. Холодный пот стекает по спине, во рту – неприятный горький привкус.

Воздух вокруг меня сухой и затхлый. Когда Кендара однажды отправила меня в шахту в Коралловых горах, там воздух пах так же: старый, застоявшийся, словно заключенный в ловушку времени.

Чем ни был этот сон, он является отлично спроектированной иллюзией.

Бездушный не двигается, однако его обескровленные губы растягиваются в улыбке. Он выглядит кладбищенски бледным и пугающим, не считая его ясных и ярких, сияющих, как янтарь, глаз. Он делает легкое движение рукой, указывая на то, что нас окружает, и спрашивает:

– Будь ты на моем месте, чего ты хотела бы?

– Покоиться с миром?

Он начинает смеяться, глухо и скрипуче.

– Как я могу покоиться с миром, если те, кто меня создал, все еще держат власть над Ньювалинской империей?

«Его создали?» Мои мысли спотыкаются об эти слова, и внезапно мой страх обретает смысл.

Если бы это происходило со мной на самом деле, если бы Бездушный каким-то невероятным образом разговаривал со мной по-настоящему и это не было бы моим воображением, глупо не использовать ситуацию в личных целях. Уверенность расправляет мне плечи, позволяя сбросить с себя страх.

Я отталкиваюсь от стены, сжимая руки в кулаки, и спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду? Какие у тебя отношения с родом Ялаенгов?