— Разве я отрываю вас от дел?

— Да нет, какие уж зимой дела. Болтовня — мой единственный товар в это время года. Для крабов и мидий слишком холодно, холодновато и для выпаривания соли, а корабли убрались на юг вместе с птицами, сообразив, что здесь нечем поживиться. Поэтому народ, располагающий временем, приходит навестить безумного старину Гектора, чтобы послушать его болтовню.

— Никто не называет вас безумным.

— Но старым-то называют, — огрызнулся он.

Я пожал плечами.

— Ну да, я стар. Дряхлый старик, и ноги болят с наступлением холодов. Но глаза еще зорки, как прежде. Вы с вашей лошадью прибыли сюда вчера на лодке с какого-то торгового судна.

— Верно.

— Значит, у вас водятся деньжата.

— В моих кошельках больше надежд, чем звонкой монеты.

— А у меня нет ни того ни другого. Стоит ли говорить о моей жизни? Забытое начало, захватывающая середина да унылый конец.

— Не такой уж унылый в последнее время, судя по тому, что я слышал. Мне говорили, вы видели, как погиб герцог.

Он решил проверить жаркое, поднес рыбу к носу и стал обнюхивать ее со всех сторон, подозрительно поглядывая на меня.

— Ну видел, — грубо сказал он. — И предпочел бы больше не вспоминать об этом. Чистый ужас. А с чего вы вдруг так заинтересовались?

— Вы рассказываете истории. А я собираю истории. Обещаю не вторгаться на вашу территорию, но мне хотелось принести новые истории моему господину.

— Зачем?

— Он любит послушать заморские сплетни. — Я подбросил монету. — Нужен ли более веский довод?

Старик жадно проводил ее глазами.

— Что ж, раз такое дело, попробую еще раз пережить это тяжкое событие. — Он отклонился назад и устремил взгляд в небеса, притворяясь, что воскрешает свои воспоминания. — Герцог любил гулять по верхней скалистой тропе, поглядывая на морские просторы. Иногда с ним бывала герцогиня или сын его, а иногда и управляющий. В тот раз он дошел вон до того места. — Он показал на мыс, где обрывистые скалы подступали к морю, а потом, отклоняясь назад, уходили дальше на северо-запад. — На закате дня я обычно кручусь здесь по хозяйству. Проходя поверху, его светлость, бывало, говорил: «Добрый вечер, старина Гектор». Ну и я отвечал: «Добрый вечер, ваша светлость». Потом он спрашивал, к примеру: «Ну как здоровье, Гектор?» И я говорил: «Отлично, ваша светлость, благодарствую за внимание», хотя порой самочувствие у меня было отвратное, но не стоило отягощать его моими сложностями, ведь он наверняка спрашивал из одной вежливости. И все-таки, если пораскинуть мозгами, приятно, что человек подобной знатности проявляет интерес к такому, как я. Иногда он спрашивал, не приметил ли я чего-нибудь особенного, и я сообщал ему о чужеземных кораблях и других странностях, о диковинных вещах, прибитых к берегу, или о погодных предзнаменованиях. Он был хорошим человеком, старый герцог, и посылал мне время от времени еды да вина. Я часто вспоминаю те далекие прекрасные времена, когда…

— Это все очень интересно, но меня интересуют не далекие прекрасные времена, а недавнее печальное происшествие.

Он пристально глянул на меня.

— А вы вот доживите до моих лет и тогда поймете, что добрую историю надо уметь рассказывать. И если вы доживете до моих лет, то вам не понравится, когда вас будут перебивать. И если вы доживете до моих лет…

Я уже подумывал, что доживу до его лет к тому времени, когда он закончит историю, но, не рискуя прерывать его снова, ждал окончания этих разглагольствований.

— М-да, так на чем я остановился? — спросил он.

— На том вечере, когда умер герцог, — попытался подсказать я.

— Да. Я занимался починкой сетей. Он махнул мне рукой, и я ответил ему тем же. Он крикнул: «Добрый вечер, старина Гектор!» А я крикнул в ответ: «Добрый вечер, ваша светлость!»

Я скрипнул зубами, но промолчал. Он распрямился и встал во весь рост.

— Потом он вдруг закричал: «О Гектор, я умираю!» — и согнулся вот так. — Гектор наклонился вперед, раскинув руки в стороны. — Он как будто летел, словно падший ангел. «Я обречен на смерть, Гектор», — донесся до меня его полный ужаса крик, от которого кровь застыла в моих жилах. Когда он падал на берег, его последние слова были: «Передай герцогине, что я люблю ее». Но он разбился о скалы, и его голос затих навсегда. Тогда я побежал к нему, я бежал изо всех сил, на которые способны эти подагрические конечности, но все было бесполезно. Он уже отошел в мир иной. На лице его застыло выражение ужаса, какое я видывал у тех, кто узрел перед собой грядущую и далеко не радующую вечность. Я закрыл его лицо и побежал в город. Вот так все и произошло. Давайте монету.

Он схватил меня за руку, но я зажал монету в кулаке и освободился от его хватки.

— Вы что, решили меня обдурить? — простонал он.

— Попросив вас рассказать о том происшествии, я имел в виду, что мне нужна правдивая история, — пояснил я. — А смехотворные речи, возможно, хороши для того, чтобы какой-нибудь простофиля раскошелился вам на выпивку, но для меня они не имеют никакой ценности. Мне нужно только то, что вы лично видели и слышали. Без всяких прикрас. Никакой фальшивой высокопарности и героизма, никаких вымышленных диалогов. Тогда, и только тогда, вы получите плату.

Старик все еще не сводил глаз с желанных денег. Искушая его, я немного поиграл монеткой, перекатывая ее между пальцами, и показал фокус с ее исчезновением и удивительным появлением в другой руке. Его глаза завороженно следили за моими манипуляциями. Я повторил фокус другой рукой, ловко спрятал монету и, незаметно перекинув ее обратно в первую руку, неожиданно прищелкнул пальцами. Он вздрогнул от этого звука и с любовью глянул на монету, зажатую теперь между большим и указательным пальцами.