Шрифт:
«С ума можно сойти – топить так сильно! Мы же тут не железо плавим!»
– Я стану пророком и буду говорить людям, как поступит с ними Бог, – заявил малец.
Фаину передернуло: «Хорошо родители обработали! А может, удачная воскресная школа… Теперь нужно следить за языком». Она все же не сдержалась и сказала:
– Мощно. А откуда ты знаешь, что не будешь говорить отсебятину? С чего ты взял, что все это не твои выдумки?
– Оттуда же, откуда знаю, что буду пророком. Это не такая уж завидная участь. Идти туда, куда не хочешь, выполнять чужие задания…
Она выдвинула верхний ящик и протерла бумажной салфеткой мокрый лоб, затем открыла журнал и нашла фамилию нового ученика. Фаина постучала ручкой по столу и процедила сквозь зубы:
– Я сама предскажу кое-что тебе и твоим родителям: в следующий раз ты получишь еще одну двойку, если не выполнишь мое задание. Понял?
Она подняла глаза – перед ней струился только горячий воздух, покидавший опустевший душный кабинет.
Фаина повернула голову на скрип и увидела, как медленно закрывается дверь в класс. Ей показалось, что в щели мелькнуло что-то белое. Ей действительно это показалось?
Роман Штыгин
Ергольцева в спортивных штанах и майке бежит по лестнице вниз. Как же удобно без этой нелепой школьной формы! В руке журнал, найденный у Фаины в кабинете. Она наслаждается тем священным мигом, когда она «как бы не на уроке, но по уважительной причине». Она еще минут пять стоит у спортзала и смотрит оценки по информатике.
«Построились!» – слышится суровый мужской баритон. Ергольцева выплевывает жвачку и вбегает в зал.
Обычно первый крик раздается из спортивной кладовой. Если ко второму все еще не построены, то бегать и отжиматься придется в два раза дольше; зная об этом, ученики образуют плотный ряд.
– Тихо-тихо, идет. Сделай серьезное лицо.
– Говорю тебе, он потерял руку в бою. Ему лимонкой оторвало.
– Что ты несешь! Он бился с афганцем в рукопашке. Мне Глеб из одиннадцатого рассказал.
– Замолкните! Он услышит. Это все ерунда, Роман Андреич на заводе работал с пилой.
– Капитан Крюк.
– Круто. Он как киборг.
– Спроси, спроси у него!
– Отвянь. Да не толкайся, задрал!
– Болотов, Кочергин, разговорчики! Ян, почему в джинсах? Куницин, встань в строй! – Учитель физкультуры медленно проходит мимо, щедро рассыпая приветствия.
– Меня Болотов выталкивает, Роман Андреич. Отвянь, тебе говорю, тупица!
Штыгин придерживает журнал здоровой рукой и внимательно проверяет присутствующих по списку. Краем глаза он следит за великолепной четверкой, которая обычно передвигается по школе, как снежный ком. Неизменная компания мушкетеров, которые вместо того, чтобы драться с гвардейцами, весь день мутузят друг друга, обмениваясь пинками, подзатыльниками и тычками, засовывая за шиворот бумажки, связывая шнурки от разных ботинок, разрисовывая чужие затылки и плюясь водой. Больше всех обычно достается Куницину, однажды у него даже пошла носом кровь из-за того, что на ледяной горке ему «кто-то сел на лицо».
Учитель физкультуры понимал, что они опять обсуждают его руку, поэтому не слишком останавливал их – пошепчутся и успокоятся.
– Ого!
– Что ты?
– Ну, у него и бицепс на другой, здоровой…
– Ну и что… у моего бати больше будет.
«Эти еще ничего, – думал Штыгин, – как щенята: тело выросло, а остальное…»
Он тревожно посмотрел в сторону раздевалок.
– Кто еще не вышел?
Он сверился со списком. Ну конечно, не хватает только демонов. Вот кого следует опасаться!
Их трое. Один не похож на другого. Только он вспомнил о них, как двое вышли из дверей – вальяжно, через пять минут после звонка, всячески привлекая к себе внимание. Один пил на ходу лимонад, другой жевал завернутую в пакет пиццу.
– Мы опоздали, можно войти? – говорит самый высокий из них, широкоплечий, наглым голосом. Кожа его всегда смугла, голову покрывают короткие черные кудри. В правом глазу, когда он смотрит, появляется холодный надменный блеск. В его походке и движениях сквозит такая самоуверенность и дерзость, что не верится, как он может ходить невредимым по свету, как никто еще не обломал эту терновую цепляющуюся ветвь, как не втоптали в землю эту ядовитую рептилию. Злой невидимый огонь играет на его лице, кривит в усмешке губы, и сверкающий глаз словно говорит: вы ничего не можете мне сделать. Вы бессильны.
За его плечом появляется второй – с бесстыжим упитанным лицом. Как и первый, он всегда выглядит отдохнувшим, румяным, потому что не имеет в жизни никаких утомительных занятий. Глаза его пусты от вечной праздности, в голове как будто совсем нет мыслей. Он жует пиццу с колбасой и прячется за широкой спиной первого демона. Его губы перепачканы, он вытирает их рукавом и глядит сальным взглядом на Ергольцеву в шортах. Потом смотрит наверх, на свою челку, выкрашенную в желтый цвет и стоящую дыбом. Проводит толстыми пальцами по выбритому машинкой узору над правым ухом. Нетерпеливым пинком он подталкивает первого демона вперед и размеренным шагом движется к строю.