Я ж тебя сожру, дорогая Людочка, и даже косточки выплевывать не стану. Смотрю в глаза и веду с ней мысленный диалог. Эх, девчонки, мамочек не слушаете, предпочитаете сами обламываться.

Людочка, воодушевившись, начинает выливать на меня гору информации, рассказывать, как они познакомились с Марсом Ивановым. Я даже представить не мог, что бывают такие зачетные мужские имена. Хорошо хоть не Сникерсом Петровым.

По полу стелется какой-то странный дым, а под потолком крутится зеркальный шар. История любви Людочки безусловно очень интересна, но меня волнует другое. «Моя девушка», та что притопала на празднество вместе со мной официально, виснет на шее какого-то парня. И, кажется, в это мгновение между ними возникает химия. Еще бы, я нарядил ее так, что теперь любой однокурсник увидел в ней настоящую, сексуальную девушку.

— Мне думается, что Марс еще пожалеет о ссоре, он ведь хороший человек.

За все эти пламенные речи, я давно заслужил «Оскар». Я изображаю невероятное сочувствие, говорю, что Марс наломал много дров, но ведь раньше же был другим, иначе такая как она не могла бы так обмануться…

Людочка млеет, а танец «моей девушки» становится все откровеннее, меня это немного напрягает, она ломает мою легенду. И теперь, я выгляжу не как супермачо, а какой-то рогоносец. А еще она невероятно красиво двигается. Марина крутится в чужих объятьях, видимо выпитое ей шампанское придает плавности движениям, и вот уже второй одногруппник кружит ее, протягивает за талию, чтобы прижать и облапать как следует. Не могу перестать злиться, глядя на то, как она осмелела в купленных мной туфлях за три сотни баксов.

Все идет не по плану. Людочка замолкает. С сожалением смотрит на меня. Затем на парочку, активно кружащуюся, етить твою мать, в страстном танце. Жалость Людочки, ее печальное, почти сочувствующее выражение лица унижают меня похлеще выхода голышом на мороз. Хочется что-нибудь сломать и лучше всего, если это будут руки кавалера официанточки.

Люда вздыхает, не сводя глаз с виляющей задом Марины, а потом с состраданием кивает мне. Мол, несправедливо, но что тут поделаешь. Еще несколько подобных взглядов, и я собственноручно удушу пришедшую со мной девушку. Игра разворачивается не в мою пользу. Это же надо было до такого додуматься. Тоже мне отличница, сорвавшаяся с цепи.

Пропускаю слова Людочки мимо ушей, она снова говорит о своем парне. Я же смотрю исподлобья и злюсь теперь уже на нее, за то, что так отчетливо читается в глазах: жалость и дискомфорт. Женщину нужно уверенно брать за руку и говорить «идём», и только тогда она пойдёт... Проделает несколько шагов в заданном направлении. В какой-то момент она задумается, взвесит и тут начнутся сложности. Но думать она начнёт, только если поведут не туда или поведут неуверенно. А если и туда, и уверенно — то она расслабится, и будет получать удовольствие... Вот всё, что нужно знать о женщинах. Но так может сделать только сильный самец, а сильным не изменяют. Их ждут у порога, по ним плачут и кусают локти. Своим поведением официантка разрывает мой образ на части.

Я больше не слушаю Потапенко, потому что поле для игры должно быть чистым, а звери голодными.

Марина качается в объятьях мальчишки, он разворачивает ее и кладет руку на живот, они топчутся в ритме модной музыки. «Моя девушка» закрывает глаза, убивая меня окончательно.

— Приятно было поболтать, — улыбаюсь Людочке.

Она опасливо кивает, думает, что я собираюсь устроить разборку, сцену ревности. Но я иду через столовую, захожу в открытую дверь в зал. Шар под потолком на секунду ослепляет. Я прикрываю глаза и двигаюсь по инерции. Добравшись до «своей девушки» отодвигаю сосунка в сторону и наклоняюсь к Марине. Ее зрачки расширяются от удивления, а я по-собственнически беру ее за талию.

— Я скучал, милая.

— Только попробуй, — шипит, догадываясь, что я собираюсь сделать.

Но мне плевать на ее слова. Я приближаюсь и целую ее. В губы, глубоко и страстно, так, что складывается ощущение, будто я планирую ее съесть.

— Оттолкнешь, и я завтра же буду в деканате, — мычу ей в рот, делая паузу на вдох.

И Марина подыгрывает, запускает руку мне в волосы, гладит шею. А потом вдруг отвечает, да так активно, что я довольно отмечаю, что желание обоюдное. Ведь сто раз это было, но перед глазами отчего-то плывет. Тело наполняется странным теплом, чувствую себя слегка онемевшим. Терзаю ее губы, сладкий вкус расползается, будто подтаявшая карамель на горячей ложке. Голова кружится. Разве девственницы так целуются? А то, что она все еще невинна, я даже не сомневаюсь. У меня на подобные вещи нюх.

Пора заканчивать наш спектакль. Что-то я запутался. Для показухи вполне себе достаточно. Медленно отстраняюсь. Красные, распухшие губы девушки действуют, словно мощнейший афродизиак. Хочется еще и побольше. Марина не смотрит мне в глаза, будто жалеет о том, что произошло. Я кладу руку на ее талию. Она едва ли выдерживает это.

— Какая же ты все-таки плесень, Озерский, — шепчет она, отвернувшись.

— Наш маленький концерт по заявкам пора сворачивать.

— Не понимаю, каким образом это поможет твоему идиотизму?

— Посмотри, сейчас она тебе завидует больше, чем когда-либо. У нее есть все, но прямо сейчас она несчастна. И так ее никто не целует. Я уверен, она почувствовала возбуждение.

— Ты в курсе, что ты — ненормальный? — берет Марина свою сумку и идет вперед.

Следую за ней.

— Однако тебе понравилось, — довольно ухмыляюсь.

— Я просто подыграла.

Мы выходим на улицу. После душного помещения, холодный воздух приятно щекочет кожу, щедро наполняя легкие свежестью. Она открывает дверцу моего авто и заносит ногу, от этого короткая юбка красиво обтягивает фигуру, особенно мягкое место. Не сдержавшись, шлепаю, нападая на нее.