— Слышу…

— Постараешься?

— Да…

— Звони, если плохо. Хорошо?

— Хорошо, — ответила я, понимая, что больше никогда ему не позвоню.

Больше нас ничего не связывает. Рома меня на любит. Зачем звонить ему и портить новые отношения? Я там лишняя.

— Ну тогда… ты поспи, ладно? Слышно по голосу, что после операции у тебя еще большая слабость. Попробуешь поспать?

— Да.

— И если нужна помощь — обращайтесь с родителями. Мы поможем с мамой.

— Спасибо.

— Тогда отдыхай. Да?

— Да.

— Пока, Лада…

— Пока…

Он повесил трубку, а я так и осталась сидеть и просто бесцельно смотреть на телефон, на экране которого все еще горели цифры номера Ромы. Цифры, которые я сейчас удалю и больше никогда в жизни не наберу.

Дверь в палату открылась, вырвав меня из мыслей. От неожиданности я вздрогнула и выронила на пол телефон.

— Черт… — проворчала я, оценивая, не разбился ли вовсе аппарат, иначе мне будет невозможно позвонить родителям. А мне так их сейчас не хватает.

Вошедший в палату высокий мужчина в медицинском одеянии подобрал его с пола.

— Доброе утро, — протянул он мне его.

Я забрала свой телефон из его большой руки. Потом подняла взгляд и встретилась со светло-карими глазами. Мужчина был явно старше меня.

«Доктор Старков» — прочла я на его бейдже.

Так вот кто меня оперировал. И спас. Когда его не просили…

Я нахмурилась вместо ответа. Для меня это утро совсем не доброе…

— Доктор Старков, — кивнул он мне. — Константин. Я буду вас курировать.

— Здравствуйте, — выдавила я из себя.

Старков прошел к окну и раскрыл перед собой папку с моим именем.

— Воронцова Лада Михайловна, — прочел он. Потом хмыкнул, полистал еще карту, затем поднял на меня свои светло-карие глаза. — Двадцать три года.

Я молчала. Свои данные я и так знаю. Для чего он их проговаривает вслух? Так все врачи делают?

— Открывайте живот, — сказал он, когда я так ничего и не ответила. — Я осмотрю шов.

С его помощью я легла на подушку удобнее. Приподняла чуть подол сорочки, которую мне одели после операции и застыла на месте. Мне придется задирать ее почти до груди, открывая ноги и белье, чтобы врач смог посмотреть шов на животе. Искоса глянула на доктора — молодой еще мужчина, пусть и старше меня, он будет смотреть на меня почти голую и касаться? Да я и поднять сорочку не смогу одной рукой… ему придется мне помогать. Боже, это ужасно! Но я же не могу не давать осмотреть себя…

— В чем дело? — изогнул он одну бровь.

— А нельзя назначить мне доктора-женщину? — спросила я.

— Нельзя, вас уже курирую я, — ответил невозмутимо врач. — Я вас оперировал, и хочу знать, как себя ведет шов. Чего вы стесняетесь?

— Вы — мужчина… — смущенно ответила я.

— Я — врач, — отметил он. — И вы мне интересны исключительно как пациент. Для вас лучше, если я проконтролирую ваше выздоровление. Так что — будем лечиться или капризничать?

А нужна ли мне эта жизнь? Меня спросили, хочу ли я быть здоровой? Мне совершенно все равно, что с моим швом… Болит только очень, хотя за душевной болью я почти не замечала физической.

Но наверное, будет плохо, если шов как-то не так станет заживать, воспалится или что еще… Этот врач проводил операцию, пусть сам и оценивает свою работу. Чего я действительно испугалась? Врач — существо бесполое.

Я подняла сорочку как смогла, и все же ощутила не самые приятные эмоции, когда мое белье, которое надевают всем после таких операций, открылось взору доктора. Константин подошел ближе и подцепил другой край сорочки. Потянул ее вверх, обнажив и ноги, и живот выше пупка. Все это меня смущало и заставляло сердце прыгать в груди. В моей жизни был только один мужчина, который касался меня и видел без одежды — Рома… И теперь мне тяжело, что меня видит такой и касается кто-то другой, пусть это и мой доктор. Я уже жалела, что не настояла на смене врача…

Но он в самом деле не собирался смотреть никуда ниже живота. Сосредоточился только на шве внизу живота. Этот шов закрывал выход, по которому вчера ушел мой малыш…

Мужчина, максимально осторожно, длинными пальцами осматривал его и ткани вокруг.

Глаза наполнились снова слезами, которые закапали на подушку.

— Что? — нахмурился доктор и глянул в мое лицо. — Болит так сильно? Сейчас поставят еще укол обезболивающего.

— Нет… — покачала я головой.

— Не болит? — спросил он. — Так не бывает, шов свежий совсем… Не стоит передо мной изображать храбрость. Если болит — нужно говорить. Болеть должно, но если очень сильно — мы можем помочь.