Человек по имени Крыса
вернуться

Голков Виктор
Шрифт:

«Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда…»

Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда,Хотя большая часть её – это вода.Вся в огромных молекулах спит днк,И разжав свой кулак, отдыхает рука.Чехарда моих клеток, бессмысленный ток,И пульсирует сердца блестящий цветок.Льётся воздух в меня, эликсир моих вен,Эпителий сползает, как краска со стен.Жук-могильщик, ко мне подходить не спеши,Если есть во мне хоть миллиметр души.Если мозг мой считает ещё до пяти.И язык, заплетаясь, бормочет – прости.

«Послушай, я не еретик…»

Послушай, я не еретик,что тупо отрицает Бога.Но эта вечная тревога,Бессмыслица… Я не привык…Ведь каждый уходящий миг –В нём, в общем, счастья так немного.Он под откос ползёт полого.И скрыт от нас блаженный лик.

«Подумать – так это глупо…»

Подумать – так это глупоГадать, что придёт потом.Покой молчаливый трупа,Скелета холодный дом.Я верую только в это –Молитву открытых глаз.И в тот саркофаг рассвета,Где я нахожусь сейчас.

Мать

Она за него помолилась,Шепча на коленях в углу.И страшная тяжесть свалилась,Упала в холодную мглу.Ей надо сказать было Богу,Вернее его упросить,Чтоб жуткую сердца тревогуОн силу ей дал погасить.

«Поехали – утро, ещё один день…»

Поехали – утро, ещё один день.И надо вставать, хоть противно и лень.Ведь старость колотит в твои воротаТак громко, что песня немеет у рта.А посох железный в костлявой горстиЗаставит трудиться, чтоб смысл обрести.

«Тёплый воздух груб и густ…»

Тёплый воздух груб и густОт подъёма за полшага.Непонятно – это куст,человек или коряга?Я иду по темноте –Так проходят через реку.Словно капле на листе,Мало места человекуПод луной, лишь катит блажьБытия – восторгом пьяным.И строчит как карандашЖребий в мире окаянном.

«Когда целиком изживаешь…»

Когда целиком изживаешьВсё то, что тебе суждено,Про многое ты забываешь.Но смотришь, но смотришь в окно.Туда, где каштаны и липыВ зелёной своей кутерьме.И слышишь сердечные хрипы,пока всё не гаснет во тьме.А жизнь отступить не готова,Хоть отпуск кончается твой.И тёплые сны КишинёваПлывут над твоей головой.

«Я стою на пороге…»

Я стою на пороге,Мне пора уходить,чтобы мыслью о богедушу не изводить.Что неслась как полячкаНа весёлом балу.Записная гордячка,Уходящая в мглу.Как дымок папиросы,Что не видит никто.Но ответ на вопросыТам получит зато.

«Нет Юдсона и Зива нет…»

Нет Юдсона и Зива нет,И нет Аркадия Хаенки…Ты думаешь – да это бред,И в темноту таращишь зенки.Израиль сделался пустым,Давясь девятым миллионом.Твой личный мир, как синий дым,Растаял в мраке заоконном.

«Прохладный март в предместье Тель-Авива…»

Прохладный март в предместье Тель-Авива.Утром не хочется продирать глаза,Слушать новости об арабской весне,Развозить детей в инвалидных колясках.Все чаще думаю – куда меня занесло?Вспоминаю Комсомольское озеро и Театральный переулок.Люблю того, кого еще способен любитьИ вижу в зеркале какого-то пожилого дядьку.

«Ты держался направленья вест…»

Ты держался направленья вест,Полагал, что многое известно.лишь один белел высокий крест,Что над всеми высился отвесно.Оставалось что ж? Идти к кресту,Вглядываться в контуры косые.И в конце сползая в пустоту,Устремлять к нему стопы босые.

«Неизбежно сужается зренье…»

Неизбежно сужается зреньеС приближением главного дня.Но какое-то стихотвореньеМожет выжить и после меня.Жизнь была, очевидно, пустышка,Залетевшая в полную тьму.Но, возможно, останется книжкаО судьбе – всё один к одному.

«Что толку…»

Что толку,Что век гениален,Ведь старость,Конечно, придёт.И странный твой друг –Марсианин,скривитСвой насмешливыйРот.ПридётТяжело, какОдышка,Как вечеромГорькая весть.И пылью покроетсяКнижка,КоторойУже не прочесть

«Умолкает душа…»

Умолкает душа,отступает любовная тяга.Зависает безлюбо,Как каменный идол в углу.Что же делать? Видать,До конца завершила работу.Остаётся, пожалуй,Зрачками сверлить пустоту.Ожидать безучастноМомент рандеву с абсолютом,Чтоб в синюшную вечностьКак в тёплую воду войти.