Мартин выкатился на сцену последним, приветственно вскинув руки и едва не оглох от грохота толпы. Вот это его жизнь. Его хлеб и воздух. Музыка и признание. Обожание и имидж бунтаря. Он ударил по струнам, извлекая пронзительно острый, жалобный и одновременно грозный звук. Песня посвященная Жене. Интересно, смотрит ли она концерт? Догадается, что эту песню он написал для неё?

Мартин машинально огляделся, пытаясь высмотреть в толпе знакомое лицо, вместо этого поймал грозный взгляд Ольгерда (чек-лист начинался с другой песни) и снова ощутил приступ всепоглощающей слабости. В какой-то миг Мартину стало так нехорошо, что толпа перед глазами поплыла, как-то странно перевернулась и он едва не рухнул на пол. Ольгерд из-под тишка показал ему кулак. Мартин подобрался и вылетел на авансцену, зарубая бесшабашную и пронзительную мелодию.

Первую часть выступления он отыграл на автомате. Руки повторяли партию, отточенную до полного автоматизма. Иногда он лажал, пропускал ноты, играл не теми движениями и всё смотрел и смотрел в толпу. Бушующее море людей почему-то дрожало и расплывалось. Огромный банер, что висел возле будки звукооператоров плаксиво морщился. Буквы расплывались. Возможно начинался дождь, а может быть, это были слезы…

Наконец, наступил минутный перерыв. Пока Эрик и Ольгерд соревновались в гитарной дуэли, выпендриваясь друг перед другом с двумя Гибсонами, Мартин поспешно скрылся за кулисами и прижался лбом к какой-то металлической конструкции. С него лил пот. Ноги дрожали. Слабость была такая, что он едва не падал. Кто-то догадался подсунуть стул. Дурнота накатывала волнами и Мартин который болел редко, догадался, что у него невъ*бическая температура. Если бы Женя была сейчас рядом ему было бы легче. Просто была бы рядом. Может быть прикоснулась прохладной рукой ко лбу. Прошептала бы, что-то ободряющее. Но её не было. Мартин чувствовал, что ещё немного и он заревёт, как дурачок. То ли от досады, то ли ещё от чего-то.

Его подтолкнули к сцене. Мартин встал словно зомби, не чувствуя под собой пола. До сцены было несколько шагов, но этот отрезок пути показался Мартину бесконечно долгим. Ему казалось, что его ноги ныряют в вату и он проваливается с каждым шагом всё глубже и глубже. Не смотря на дурноту он чувствовал, что надо идти. Что он не может этого не сделать. Его ждут. Он нужен этим людям. И никому не интересно, что он сгорает от температуры, что ему плохо, что он только что сотворил самую большую ху*ню в своей жизни. Мартину очень хотелось плюнуть на всю эту сумасшедшую толпу, на их бешеные крики, на сердитые взгляды одногруппников. Просто забить х*й. Развернуться, рухнуть за кулисами на пол и погрузится в мутное и горячее небытиё. Но он снова вышел на сцену и в тот момент, когда ударил по струнам, почувствовал, что становится легче. Музыка оттягивала дурноту на себя. Он сосредоточился на игре, что бы не натворить тех косяков, которые допустил в первой части и ему действительно стало, как-то необычайно хорошо. Мартину даже казалось, что он взмыл над толпой и парит на волне музыки, упиваясь собственной игрой.

Окончание выступления Мартин потом так и не вспомнил. Едва отгремели последние аккорды и им позволили уйти со сцены, он рухнул без чувств. Так эпично, не по рок-н-ролльному просто повалился на руки Тоньки и Ольгерда. Хорошо друзья успели подхватить, когда Мартин словно мешок рухнул вниз. Было, что-то мутное, неясное, в полу-бреду. Он улыбался Жене и одновременно корил себя за дурную игру в первой части. Он уже сожалел, что концерт прошёл коряво и выступление в первую очередь запомнится его феерической лажей. Ещё, что-то невнятное связанное с организаторами и встревоженный возглас Тоньки:

— Ну? Чего там? Какая температура?

Женя собирала свои вещи с каким-то странным ледяным спокойствием, как-будто все её внутренности выпотрошили и засунули, в образовавшееся пространство, огромный кусок льда. Эмоций не было. Одна сплошная бесконечная пустота от которой было холодно и равнодушно одновременно.

Женя аккуратно упаковала свои немногочисленные пожитки, присела на край гостиничной кровати и неожиданно почувствовала слабость. Нехорошую жаркую дурноту, которая бывает в начале заболевания перед высокой температурой. Она машинально потрогала лоб. Кожа была холодной и почему-то скользкой. Ей, Богу, не хватает только заболеть в самый неподходящий момент. Средства массовой информации активно надрываются о новой вирусной инфекции, а у неё, как на грех слабый иммунитет и совершенно подорванное здоровье.

Женя открыла свой телефон и полистала расписание автобусов. Какая гнусная ирония судьбы. Она еле ухватила нужный билет, когда отправлялась сюда к Мартину на фестиваль, зато сейчас салон буквально кишит пустыми местами. Катись восвояси. Евгения забронировала удобное место в самой серединке и устало опустилась на подушку. До отъезда почти два часа. Можно полежать.

Однако, её самочувствие оставляет желать лучшего. Тошнит и слабость такая, что не поднять головы.

Женя вздохнула и снова откинула крышечку футляра. Интервью она передала Тапио и кажется он остался доволен. У неё осталась лишь черновая диктофонная запись. Полная пробелов и словесных сорняков, но пожалуй этим и ценная, где остался тот особенный флёр беседы, который состоялся между ней и музыкантами. Забавные все-таки они, эти ребята из Лос-Анджелеской банды. Совершенно взрослые дядьки, а рассуждают, как непослушные самонадеянные подростки. По сути дела, каждый из них годится ей в отцы, а на уме какая-то непонятная революция, праздник непослушания помноженный на взбунтовавшееся либидо. Однако, их басист совсем неплохо сказал: "Мы делаем гораздо больше, чем планировали делать и я благодарен Богу, за то, что у нас есть».

Когда она жила дома и ей было отчаянно плохо, Женя часто думала именно так: «Думай о том, что у тебя есть и постарайся оценить и поблагодарить за имеющееся. У других нет и этого».

У неё всегда был Игорь. Возможно не понятый. Возможно недооцененный. Пусть странный и жестокий человек, но всецело принадлежащий ей. Пожалуй только она и может объяснить странную дилемму «Бьёт значит любит». Даже предательница-Маринка однажды заметила «Какое странное у тебя отношение к Игорю. Самый настоящий Стокгольмский синдром. Ты ведь ему сочувствуешь, всякий раз оправдываешь его действия, даже сравниваешь себя с ним, поддерживаешь его мнение и считаешь, что твоя жертва необходима для достижения общего блага. Объясни мне — какого ещё блага?»

Но, никто и никогда не был так внимателен к ней, к её проблемам. Кто так тщательно указывал Жене на её ошибки, учил её и предостерегал от необдуманных поступков. Тем более Игорь всегда был верен и порядочен. Почему бы ей не толковать его действия в свою пользу. Да её часто качало на бешеных эмоциональных качелях, когда объяснение домашнего насилия отчаянно путалось с недоумением. Вот и наступил час расплаты за её неуверенность и глупые поступки. Вполне возможно, что она попросту наказана. За фразой «Цени и люби то, что у тебя есть» она всегда подсознательно хотела большего. Невозможность насытится и удовлетворится обернулась очередной катастрофой.