Первый выпад Карата я отбила, когда кухню наполнил его мурлыкающий низкий смех, и в темноте комнаты сверкнули глаза, что казались почти черными, но я не позволяла себе расслабиться, сделав шаг назад лишь для того, чтобы встать удобнее в боевую позу.

– Хотел спросить, скучала ли ты по мне, детка, но теперь все вижу сам, - его широкая хищная улыбка была соблазнительной и заигрывающей, но я не поддавалась ей, сосредоточившись лишь на собственных импульсах и его скорости, которую человеческому глазу было и не заметить, - Тренировалась каждый день в мыслях обо мне?

Я не ответила, готовая просто зарычать, и снова отбивая его ладонь, которая тянулась ко мне, чтобы пустить яд по венам, от которого я так и не смогла избавиться до сих пор.

Карат снова рассмеялся, хмыкнув и выгибая брови:

– Совсем не дурно.

Вот только вечно мне не могло везти, и я не успела среагировать правильно на последний его выпад, с которым Карат оказался рядом, в этот раз не пытаясь зажать меня у любой плоской поверхности, а неожиданно хватая за руку, чтобы засунуть в рот мои пальцы, облизывая их и низко заурчав.

Дьявол!

Я дернулась всем телом, пытаясь вцепиться в него свободной рукой со стыдом и полным поражением понимая, что он учуял все то, что я так отчаянно и болезненно пыталась спрятать и позабыть, но видя лишь то, как пропасть в его глазах выросла сильнее, заполняясь тем жутким огнем крови Кадьяков, который мог спалить все на своем пути.

Карат схватил меня за скулы, притягивая к себе и склоняясь к моему лицу так, что наши губы почти соприкоснулись, выдохнув горячо и терпко:

– Это приятно, детка. Но это всего лишь начало.

Клянусь, я бы укусила его, если бы он сделал хоть еще одно движение в мою сторону, но мужчина неожиданно отступил, подмигнув и скрываясь за дверью кухни в темноте спящего дома.

Слыша его легкие шаги по лестнице вверх, я тяжело привалилась к дверце холодильника, посмотрев на собственную руку, где все еще ощущала прикосновение его языка.

Он вернулся, будь он проклят!

Покою и размеренной жизни конец…

О сне можно было забыть.

Как и о том, чтобы чувствовать себя уверенно и спокойно в стенах этого огромного дома, который стал родной и уютной берлогой для двух десятков Берсерков и их жен, вне зависимости от рода.

Не было ничего более ужасного, чем быть всегда в состоянии войны.

Каждую секунду, каждый миг, ожидая, когда он снова появится на моем пути, чтобы не пройти мимо, а в очередной раз доказать, что он сильнее, он хитрее и хищнее меня.

Это состояние угнетало…

Но даже оно было не таким едким, как ощущение того, что отныне была тайна.

Между мной и им.

Грязная. Откровенная. Задевающая слишком глубоко внутри, чтобы ею можно было поделиться хоть с кем-нибудь. Едва ли я бы смогла рассказать о подобном даже моей сестре Луне, что было уже само по себе ужасающим событием.

Он словно клеймил меня этой грязью и пошлостью, прикоснувшись один только раз!

А я?

Я не могла понять, как теперь с этим бороться и как очистить себя, чтобы не прятать стыдливо глаза каждый раз, когда буду видеть его, или слышать этот манящий, обманчиво сладкий голос.

Я сипло выдохнула, пытаясь мысленно собраться и охладить хотя бы голову, чтобы не натворить ошибок в очередной раз, когда почувствовала, что в этом большом доме не спал кое-кто еще.

Странно было ощущать его, как себе подобного, когда он был человеком.

Грант. Мужчина с бездонными глазами, который стал частью нашей семьи. Сам он криво улыбался на это изречение и добавлял обычно, что он самый кривой из всех возможных аппендиксов семьи, если уж был ее частью.

Но мне он нравился совершенно искренне.

Не знаю, возможно, дело было в том, что я успела узнать его еще до того, как мы вернулись в лоно семьи, и нам пришлось разделить короткую, но насыщенную событиями часть нашей общей жизни.

«Недочеловек, недозверь» называл сам себя Грант с тех пор как увидел в тех жутких папках из лаборатории, что в нем билось сердце Берсерка, говоря о том, что вероятней всего именно этот факт так повлиял на его психическое состояние, отрезая от мира людей как таковых.

Теперь же я видела совершенно точно, что рядом с нами он менялся. В лучшую сторону.

Грант стал смотреть в глаза. Все реже впадал в приступы эпилепсии, и уже не так сторонился общества зверей, хотя по-прежнему не входил на кухню, если в ней было больше, чем два человека.

Вот и сейчас он остановился у порога, к счастью без прежней скованности и угловатости в движениях, чуть улыбнувшись мне с легким кивком головы:

– Не спиться?

– Да. Входи. Будем не спать вместе.