– Зачем?.. Вероятно, затем, что здесь незаметнее ничего не делать, пьянствовать и проч. Кстати, легенды обо мне разрослись, я думаю, в целую поэму? Как там, по преданиям, я пью?.. Верно, мертвую чашу? А играю, а? Наверную?

Говоря это, Виталин нервически смеялся.

Ее голубые глаза потемнели от слез, она хватала обеими руками его похуделые и маленькие пальцы.

– Бедный, - прошептала она, - ты все еще не позабыл ничего прежнего?

Он был тронут ее участием и, схвативши одну из ее рук, поднес к губам.

– Зачем ты здесь?
– повторил он тихо и нежно, смотря на нее глубоко грустно.

– Это ты узнаешь нынче же, - отвечала она как-то робко и принужденно.

– Отчего не теперь?

– Не все ли равно тебе?

– Ты знаешь, как я не люблю откладывать того, что можно узнать сию секунду, на целый день.

– Впрочем, - сказала она, принужденно-весело, - что же такое нынче или завтра? Итак, мой добрый друг, не удивляйся, не брани меня - я - актриса.

И сказавши это с усилием, она опустила ресницы.

– Ты актриса?
– почти вскричал Виталин с радостным изумлением.

Тон его ответа произвел на нее какое-то странное действие; она вся оживилась, ее щеки вспыхнули румянцем, и она бросилась к нему на грудь.

– Ты не упрекаешь меня?
– спросила она с радостью ребенка, который ждал упрека и услыхал слово любви.

– Я - упрекать тебя, моя сестра, мой друг, мое дитя, - говорил Виталин, целуя ее белокурые локоны.
– Я упрекать тебя? Да ты с ума сошла?.. Я, который мечтал видеть тебя Офелией Шекспира, тебя, живое повторение Офелии... И мои мечты сбылись? Знаешь ли, что это, может быть, в первый раз мои мечты сбылись?.. Дитя, дитя, ужели ты думаешь, что я сам не был бы актером, если бы не мешали мне проклятая грудь и расстроенные нервы?

– Сумасшедший, - сказала она с улыбкою, поправляя локон, - ты все тот же сумасшедший, все тот же (продолжала она шепотом), который своим безумным учением чуть не...
– она не договорила.

– А что?.. ты забыла его?..
– спросил Виталин полушутя, полугрустно.

– Забывается все, хотя грустно и горько, - отвечала она, задумчиво и склонив голову.

– А я тогда любил тебя, любил сильней, чем он, хотя не так порывисто.

– И говорил все о нем и умолял за него?

– Ты его любила?

– Да, и его и тебя, почти равно.

Виталин задумчиво взглянул на нее и потом прошептал почти про себя: "Быть может, его я любил тогда больше, чем тебя, больше, чем себя. Но что прошло, прошло, - продолжал он громко, - давно ли?..".

Карета остановилась перед одним из домов Малой Морской. Начатая речь осталась без окончания. Лакей отворил дверцы, спустил подножку... красавица выпорхнула и была уже на лестнице, когда Виталин только что вышел из кареты.

– За мною, - сказала она ему.
– Иван, отпусти карету и вели приезжать завтра.

Виталин последовал за нею и остановился только, когда она дернула за звонок отделанной под карельскую березу двери, в третьем этаже.

Им отперла старушка в трауре и белом чепце и с удивлением взглянула на гостя.

– Анна Игнатьевна, Анна Игнатьевна, - вскричала она, - поскорее кофе, я иззябла, - и вслед за этим бросила на стоявший в передней комнате маленький комод свой роскошный салоп и побежала далее. Виталин за нею.

Анна Игнатьевна покачала ей вслед головою, свернула бережно салоп, повесила на крючок пальто гостя и ушла в боковую дверь.

Квартира нашей артистки была просто чиста и опрятна, но вкус женщины в размещении всего, какой-то стройный беспорядок сделали из нее изящную квартиру. Она состояла из четырех комнат: передней, кухни, в которую ушла Анна Игнатьевна, приемной, где стоял в углу тишверовский рояль и как-то комфортабельно была расставлена немногочисленная мебель, и спальни, заменявшей и уборную.

Виталин сел на диван, стоявший у стены. Хозяйка скидала с себя перед трюмо в спальне шляпку и боа...

Перед диваном стоял рабочий столик и на нем лежала рукопись. При первом взгляде на эту рукопись по бледным губам Виталина пробежала ироническая улыбка.

– Послушай, какая у меня роль теперь будет!
– сказала она, входя в приемную в одном уже платье, которое выказывало всю стройность ее стана.

– Что же?
– отвечал он, перевертывая страницы рукописи.
– Роль в самом деле недурна.

– Недурна?.. Но ты не знаешь этой драмы!

– Я?
– Он захохотал самым искренним смехом...
– Помилуй, когда она моя и когда она мне вот где села, - прибавил он, показывая на шею, благодаря...
– он не договорил.

– И это твоя драма?
– спросила она с каким-то детским восторгом и сложивши руки.