– Да и правда, какого храфна мне эта школа сдалась, – пробормотал Бренн, когда они отошли от пекаря, – ведь прав этот говнюк Сирос, – мне одиннадцать, давно пора долг отрабатывать, а не в школе торчать, как малолетке. Морай меня с пяти лет на себе тянет, а у него своих племянников в провинции куча – мог бы им больше помогать…

Настроение у Бренна совсем испортилось, когда потянулись пристани, к которым причаливали пузатые суда работорговцев.

– Ну чего ты опять на них уставился? – дернул его за рукав Дуги. – Не рви себе душу, – не может быть среди них твоей матери, сам знаешь… – заявил не склонный к деликатности приятель. Он и не пытался скрывать, что он понимает, почему Бренн каждый раз замедляет шаг у этих пристаней. Дуги считал, что гораздо легче немедля обсудить то, что гложет, а не таить в себе, потихоньку изнывая.

– Ты как Морай, он тоже не верит, что ее можно найти, – вяло отозвался Бренн. Все это Дуги уже слышал не раз и не два, но никогда не прерывал его, полагая, что в разговорах беды и обиды переживаются легче. Опекун Бренна был убежден, что разыскивать Кьяру, проданную невесть куда и кому, – напрасная трата сил, денег и времени. Но выкорчевать пустые фантазии из головы приемыша не получалось, и время от времени, тот снова и снова возвращался к одному и тому же разговору, надоевшему кузнецу хуже горькой редьки.

– Много лет прошло… понятно, что он так думает, – в который раз пытался оправдать Дуги мастера Морая.

– Шесть…

Бренн непроизвольно провел пальцем по широкому, светлеющему на загорелой коже шраму, который от виска пересекал бровь, спускаясь по скуле к краю губы. За эти годы грубый рубец, благодаря зельям старой Ойхе – прабабки Дуги, почти рассосался, и не бросался в глаза. Он лишь подтягивал уголок рта, и потому казалось, будто с лица Бренна не сходит едва заметная усмешка.

– Да ты что, Дуг, – я Морая ни разу не виню, – Бренн решительно качнул головой, – он сделал больше, чем мог… Если б по горячим следам искать начали… – продолжил он, – а так… Морай ведь в то утро, после того, как мне дудку моряцкую подарил, в Раннис на неделю уехал, к сестре с племянниками. Вернулся – про мать везде спрашивал. Но узнал только, что ее или продали, или на Острова увезли.

Он вздохнул: – Хорошо хоть меня в Гнезде отыскал – добрые люди подсказали. А иначе, хрен бы мы с тобой тут на кораблики любовались – сдох бы я, как щен, в этом приюте… Или еще хуже – продали бы меня детолюбам в Байю – жопой свой хлеб отрабатывать.

– На Блаженные Острова? – переспросил Дуги, замедлив шаг. – Ты вроде раньше не поминал про Острова…

– Да без разницы…

Бренн понимал, что все его надежды призрачны. На Блаженные острова попадали воры, никому не нужные калеки, бездомные старики, старые хусры да гнилые уроды, которых помиловали и позволили доживать, как сумеют. Шесть лет… – курям понятно – не продержится там столько времени молодая красивая женщина.

– Неужто никто не возвращался с Островов? Неужто за деньги нельзя выкупить осужденного? – дожевывая лепешку, спросил Дуги.

– Ты слыхал о таком? – посмотрел ему в глаза Бренн, – я вот – нет.

– Да потому что мы не спрашивали! – уверенно заявил Дуги, тряхнув кудрявой головой. – Надо просто все разузнать и по плану делать, – он начал обстоятельно излагать свои соображения, – скопить денег, наняться матросом на судно, которое к Островам ходит, и поискать там… среди прочих… Подмаслить кого надо, само собой… А когда мать отыщешь – выкупишь. Уверен – такое разрешается, просто надо с толком к делу подойти.

Дуги принялся энергично строить планы. – Ясен пень, в пути на Острова могут деньги отжать, дело не хитрое… и потому надо все хорошенько обдумать. Но, если ты решишь, то и я с тобой отправлюсь…

Бренн хмыкнул, но признательно глянул на друга. Никуда Дуг с ним не отправится, дураку понятно. Никогда папаша Мартен не отпустит его на Острова, а мамаша начнет голосить так, что башка треснет. И все же, Дуги – замечательный. Хвастун, правда, каких поискать, но зато здоровяк и в драке хорош, несмотря на свой солидный вес. Да и это неважно – пусть бы он последним хиляком был…

Бренн давно понял, что дружба, – не приятельство, а настоящая дружба – встречается гораздо реже, чем воспеваемая песнопевцами и стихоплетами любовь. Да и есть ли она… Якоб всегда говорил, что никакой любви нету, а есть просто похоть. Надоела девка – прошло вожделение, или на новую девку перепрыгнуло, и все – кончилась, растаяла эта самая любовь, как дым из трубки.

Ну, да – прав Якоб. Вот дружба – она не зависит от похоти. Она – как скала среди бешеных волн, не то, что ненадежная любовь, о которой девы-дуры мечтают, – именно так он однажды заявил за ужином. Якоб, тот заржал, скаля крепкие зубы, и одобрительно кивнул, хлопнув Бренна по спине. Кухарка Лотта возмущенно задышала, с укором глядя на подмастерье. А вот опекун усмехнулся и ответил, что у дружбы просто другие подводные камни, и что она также легко рушится, как и другие связи меж людьми, под напором зависти и предательства.

– А школа… – продолжал свои размышления Дуги, – и с чего ты сейчас вдруг завелся? – через месяц распрощаемся с ней навсегда и свободны, как ветер. И вообще, ты ж сам не раз говорил, – мать хотела, чтоб ты учился…

– Говорил, – рассеянно ответил Бренн. – Мне, если честно, нравится… геометрия там, астрономия… история Лаара тоже… Только к чему все это… если мне суждено кузнецом стать, – невесело подтвердил он давно известное.

– Ты лоцманом станешь, или шхипером, – уверенно заявил Дуг, – вот погоди, отдохнешь от учебы пару лет, освоишь ремесло, да и поступишь в лоцманскую школу в тринадцать, – там и счет, и астрономия, понятное дело, пригодятся… они ведь важны в мореходстве…