И потому на дне колодца отчаянных и изнурительных догадок лежала простая мысль. Наверное, Шурик просто любил свою уродливую Марту. Если окинуть взглядом наш ближний и дальний круги – так ли уж часто мы понимаем чужую любовь? Да мы и в своей порой ничего не смыслим! И в конце концов… пускай он даже обожает запах ее туфли. Если в этом настоящее чувство, то никто не вправе его осуждать. Дина даже прониклась уважением к этой извращенной необъяснимости. Если она чего-то не понимает, то это что-то больше ее самой. Шурик одновременно злил и рос в ее глазах. Кто-то любит за муки, а она его полюбила за… любовь к другой женщине. Странную, опустошающую… какую угодно! Но преданную.

Удивительно, но Шурик был одним из самых красивых мужчин, которых знала Дина. Что дало возможность сделать неожиданное открытие: красота может быть нелепой, неприкаянной и невостребованной.

Но что же будет теперь? Он прошлепал босыми ногами на кухню, по обыкновению запнувшись о тумбочку, с которой Дина все никак не могла расстаться. Советский антиквариат пятидесятых. Отец хранил в ней инструменты, канифоли, разные пахучие скипидары – которые, к слову, там и остались. Это волшебная ароматная развалюха была вместилищем детских игр воображения для Дины – потому единственная из родительской мебели избегла участи оказаться на помойке. Шурик спотыкался, за что и ненавидел милую рухлядь. И наверняка все бы спотыкались и ненавидели – только к Дине мало кто ходил. Незаметно для себя она стала нелюдимой.

Шурик не раскис. Он просто замер, превратившись в бесцветный транслятор подробностей пережитого этой ночью. Защитная реакция, шок. Дина повторяла это про себя, ей хотелось сделать простой утешающий жест, по-бабьи наивно погладить по руке, но вокруг Шура словно действовало отталкивающее поле. Она чувствовала себя неуместной рядом с тихо кровоточащим горем. Марта была предметом ее вечных саркастических насмешек. Надо втянуть голову в плечи и не надеяться, что тебя допустят сочувствовать.

Шурик, весь обратившийся в скорбную монотонность, рассказывал, как он пришел вечером к Марте, – естественно, по деловой надобности! – и ему никто не открыл. А это был сигнал SOS. У них с Мартой давняя договоренность: если в ее доме звонящему не отпирают, то либо никого нет, что редкость в этом бурлящем салуне, либо случился форс-мажор. И в том и в другом случае Шурику было предписано войти, отперев своим ключом. «Но ведь она замужем!» – не выдержала Дина, и сама себя одернула. Это ж у нас, простых смертных еще кое-как соблюдается неприкосновенность семейного круга. А большим кораблям – свободная любовь.

Подозревая, что «юный Аполлон» и был тем самым мужем Марты, Дина частенько его упоминала, когда в бодрящей разговорной риторике хотела парировать язвительной репликой. Шур, однако, себя ничем не выдавал. Не привыкать: ему ведь не знакомы многие земные чувства, – наверное, и ревность тоже. Либо брак его повелительницы и впрямь был фиктивным. Но с ее «маленьким симпатичным мужем» Шурик дружил. И действительно, именно он познакомил ее с ним. На жестокий вопрос, почему она за семнадцать лет их отношений не сподобилась выйти замуж за Шурика, тот невозмутимо отвечал: «А я ей предложения не делал».

– А молодой сопляк, значит, сделал?! – саркастически нападала Дина. Как будто таким колоссам, как мадам Брахман, нужны предложения…

Теперь над ней, великой и ужасной, грешно потешаться. Дина заметила, как под изменившимся углом света по Шуриковой щетине пробежали седые искры.

– А что такого неприкосновенного в семейном кругу? Ведь со временем он все равно трескается, размыкается и оставляет тебе одну лишь иллюзию.

Дина по привычке собиралась возразить, но замешкалась. Потому что испугалась. Вдруг теперь и Шур умрет? Вдруг он не может без своей жуткой пчелиной матки, как бы грубо это ни звучало. Да и черт с ней! Лишь бы он смог освободиться от этого морока.

Теперь, на мгновение, Дина испугалась за «милого друга» по-настоящему.

Позже она поняла, что именно в этот момент сделала выбор.

Серж возвращался к себе и знал, что за это последует расплата. Но так и должно было быть. Струсив и удрав к Лере, он эту расплату только усилил. Зато эта отсрочка дала ему возможность сгруппироваться, чтобы выдержать удар. Он открыл дверь, подавляя в себе сильнейший импульс к бегству, – и стало понятно, что в квартире кто-то есть. И даже ясно, кто. Этот мрачный инквизиторский рык, прочищающий старое горло, Серж узнал бы из тысячи. Это был его тесть.

– Лев Ксенофонтович?

– Что, вернулся с блядок, щенок!

В который раз Серж помянул добрым словом своего учителя по боксу. «Держи голову свободной от злости. Пусть она работает в твоих руках, в корпусе – и они защитят тебя, как верные телохранители. А голову оставь нетронутой. Пускай она даже любит твоего врага, так даже лучше. Пари над схваткой, посмеиваясь внутри. Но помни про пот, кровь и слезы. Без них ничего не получится». Пятнадцатилетний Серж был щуплый, неперспективный. И злости у него ни в голове, ни в корпусе не было. Он был из тех, что не ввязываются. Учитель, редкий тип армейского интеллигента, нашел к нему подход. Потому что когда-то сам был таким.

Серж ожидал чего угодно, но только не драки со Львом. Эта толстая холестериновая глыба обрушилась на него в уверенности, что легко схватит за шкирку и размозжит голову о стену. В первую долю секунды Серж пожурил себя за утерянную форму, но тело поймало сигнал опасности и не подвело. Тренерский завет дал о себе знать. Воспарить над схваткой в сознании – и дать рукам обезвредить врага. Это была энергия даже не злости, а удивления: старый упырь позволил себе сойти с пьедестала и окончательно лишился магнатской спеси. Серж не думал, что Лев предстанет перед ним в таком виде. А тот свирепо сопел, пытаясь встать с пола, и в старческих трясущихся мечтах топил «щенка» в крови. Серж дал ему руку и помог встать. Ему некстати вспомнился афоризм о том, что победитель получает все. Горькая насмешка памяти! Кто здесь победитель и кто получает все… Дни этого мелкопоместного старого воротилы сочтены. А сам Серж получил по шапке за свое циничное приключение. Он никак не мог поверить в то, что Марта могла просто так взять и умереть. Он искал в этом подвох, скрытый смысл… Лера права в своих импульсивных догадках.