– Мало ли что "в оба конца"! У меня намедни был тоже случай...

Не слушая, седок достал из кармана горстку мелочи, насчитал и высыпал деньги на ладонь извозчика. Извозчик взял кнут под мышку и пересчитал деньги, передвигая их на ладони пальцем.

Седок терпеливо дожидался.

– Рубль тридцать девять копеек... Гони еще одну копейку!
– сказал извозчик.

– Именно!
– озаряясь улыбкой, подтвердил седок.
– Копейку отдам, когда привезешь обратно. Все тебе отдать - без меня удерешь, не дождешься.
– Седок подмигнул извозчику, хитро прищурясь.

– А шут те! Как ты догадался? А? А я думал, ты из господ! А у меня намедни был случай - прямо происшествие...

Пассажир, не слушая больше, пошел в лес, помахивая ерлыгой. Извозчик сел на подножку, достал из-за полы кафтана большой извозчичий "портмонет", пересыпал туда деньги, достал оттуда же щепоть махорки, свернул и закурил.

– Вы там недолго, барин, прохлаждайтесь!
– крикнул он в лес.

Ответа не было. Пождав еще, извозчик свистнул. Ответа нет. Извозчику стало скучно, и он, кинув вожжи петлей на пенек, осторожно вошел в кусты вслед за своим седоком.

Пройдя меж деревьев, извозчик увидел серую от молодой полыни поляну. Там, на пне, покрыв его хламидой и повесив шляпу рядом на воткнутую ерлыгу, сидел непонятный пассажир. У ног его горел небольшой костерчик. Пассажир склонился к огню. Лицо его было серьезно, вспыхивало гневом, он что-то шептал и черкал карандашом в записной книжке.

Извозчик прикусил язык и попятился назад в кусты. Он вернулся к лошади и сел на козлы.

Скоро возвратился и пассажир и молча сел в пролетку. Извозчик, не оглядываясь на седока, тронул лошадь шажком. Седок его не торопил: похоже было, что он сделал важное дело и теперь ему некуда больше спешить.

Извозчик повернулся на козлах боком и посмотрел в лицо седока:

– Ты что, "по вере"*, что ли?

_______________

* "По вере" - раскольник-сектант.

– Вроде того, - ответил седок, мягко улыбаясь, но опять хитро прищуря правый глаз.

– Баптист?

– Нет, я огнепоклонник.

– А звать тебя как?

– Иегудиил Хламида... Слыхал?

– А я и впрямь гляжу: одежда на тебе и шляпа не как у всех.

– Да, это у нас такая форма.

– А у меня почему спина взмокла? Думаю, ударит меж лопаток ножом, ограбит, да сам в кусты...

– Нет, мы, огнепоклонники, этим не занимаемся.

– Кто знат! Намедни я возил по этой же дороге одного такого, тоже за рупь за сорок, только подальше. "Тпру!
– сам сказал.
– Жди!" - и тоже в кусты. Жду. Вдруг - хлоп из пистолета. Побежал я, а он лежит и уж "прибирается", а из правого виска - кровь. Револьверт в руке.

– А ты что?

– Что "что"? Поехал в часть, доложил приставу. Да еще туда же даром с полицией - конец, да обратно мертвое тело в земскую - тоже даром. Плакали мои рупь сорок копеек.

– Ну, это ты врешь.

– А чего мне врать?

– Так ты же мертвому карманы-то обшарил.

Извозчик оторопело взглянул в лицо седока. Тот смотрел одним глазом.

– И было у него денег в кошельке без малого красненькая. Так-то!

Извозчик раскрыл рот, хотел что-то сказать, сердито повернулся к лошади и огрел ее кнутом.

Въезжая в город, извозчик с явной насмешкой спросил:

– Вас в какие "номера", господин огнепоклонник?

– Не в номера, а в редакцию. Знаешь "Самарскую газету"?

– Ну как же. Это где царь, слитой из чугуна, стоит...

– Из бронзы, а не из чугуна.

– А не все ли равно, аль бы крепко было!

Извозчик лихо подкатил Иегудиила Хламиду к редакционному крыльцу.

Достав мелочь из кармана, Иегудиил Хламида нашел средь медяков копейку и протянул вознице.

– Правильно! В расчете!
– сказал извозчик.

Ворона

Отъезжая на угол, извозчик указал кнутом на памятник:

– Вот глупая птица - царю на голову села!

Хламида взглянул в сторону памятника - на голове царя сидела ворона...

Не один извозчик заметил ворону на голове царя. Подобные случаи, что птицы садились на памятник, бывали не раз и до того. Об этом можно судить по белым потекам по статуе. Сегодня же случай превратился в событие. То ли городовой в медалях заметил, что странный человек усмехнулся, когда ему указал на ворону извозчик, то ли городовой скучал от безделья, но он покинул свой пост у губернаторского подъезда, перебежал к памятнику и, махая руками, принялся шугать ворону: