– Ложись! – крикнул лейтенант и первым самоотверженно бухнулся в грязь.

Чонкин вздрогнул и обернулся. Испуганный выстрелом кабан Борька отскочил и теперь приближался снова с настороженным дружелюбием.

– Брысь! – Чонкин замахнулся на Борьку прикладом, но тот, поняв этот жест как шутку, набросился на Ивана, и унять его было непросто. А серые, хоть и залегли рядом со своим командиром, могли в каждую минуту подняться и ринуться в наступление.

Первым опомнился лейтенант.

– Эй, ты! – Отклеившись от земли, лейтенант поднял над головой какую-то бумагу. – Ты арестован. Вот ордер на твой арест, подписанный прокурором.

– Неужели сам прокурор подписал? – удивился Чонкин.

– А что же я буду обманывать, – обиделся лейтенант не столько за себя, сколько за свое Учреждение. – Мы без санкции прокурора не берем.

– И фамилию мою прокурор знает?

– А как же. Ты ведь – Чонкин?

– Чонкин. А то кто ж. – Он даже засмеялся, смущенный тем, что такие большие люди отрывались от своих больших дел, запоминали его фамилию и записывали на официальной бумаге.

– Ну, так ты будешь сдаваться? – допытывался лейтенант.

Чонкин подумал. Ордер – документ, ничего не скажешь, серьезный. Но в уставе не сказано, чтоб часового с поста снимали по ордеру.

– Не могу, товарищ лейтенант, никак не могу, – придавая своему голосу интонацию полного сочувствия, сказал Чонкин. – Я, конечно, понимаю, у вас задание. Но кабы ж ты был разводящий либо начальник караула, или хотя б дежурный по части…

– Считай, что я – дежурный по части, – согласился лейтенант.

– Не, – сказал Чонкин. – В нашей части таких нет. Я всех командиров знаю на личность, потому – служил при столовой. Понял? И форма у тебя не такая.

– Ну ладно, – рассердился лейтенант. – Не хочешь сдаваться по-хорошему, заставим по-плохому.

Он решительно встал на ноги и двинулся к Чонкину. В одной руке он держал револьвер, а другую с ордером поднял над головой. За лейтенантом поднялись и осторожно передвигались его подчиненные. Счетовод Волков остался на месте.

– Эй! Эй! – закричал Чонкин. – Лучше стойте! А то ведь я буду стрелять! Я ведь на посту!

Он во что бы то ни стало хотел избежать кровопролития, но ему больше не отвечали. Чонкин понял, что переговоры завершились неудачно, и снова перекинул винтовку через фюзеляж. Борька мешал ему, хватал зубами за полу шинели, тогда Чонкин левой рукой стал чесать ему бок, приговаривая: «Боря-Борь-Борь-Борь». Держать винтовку одной рукой было неудобно, но зато Борька теперь не мешал, он тут же размяк, улегся в грязь и задрал ноги. Как все свиньи, он любил ласку.

– Чонкин! – предупредил лейтенант. Приближаясь, он размахивал ордером и револьвером. – Не вздумай стрелять, будет хуже.

Прозвучал выстрел, пуля прожгла бумагу насквозь, да еще в том самом месте, где стояла печать с подписью прокурора. Лейтенант и его подчиненные, теперь уже без команды, повалились на землю.

– Ты что наделал, паскуда! – чуть не плача, закричал лейтенант. – Ты испортил документ, подписанный прокурором! Ты прострелил печать с гербом Советского Союза! Ты за это ответишь!

Очередной выстрел снова заставил его ткнуться в грязь носом. Стараясь не поднимать голову, лейтенант повернул лицо к Свинцову.

– Свинцов, заползай с той стороны! Надо его отвлечь.

– Есть! – ответил Свинцов и приподнял зад, в который тут же, как шмель, впилась пуля, посланная Чонкиным.

Свинцов вдавил себя в мокрую землю и заревел нечеловеческим голосом.

– Что с тобой, Свинцов? – обеспокоился лейтенант. – Ты ранен?

– Ва-ва-ва-ва! – выл Свинцов не от боли, а от страха, что рана смертельная.

Чонкин из-за укрытия бдительно следил за своими противниками. Они лежали в грязи и все, кроме рыжего, не подавали признаков жизни. Позади всех лежал влипший в эту историю ни за что ни про что счетовод Волков.

За своей спиной Чонкин услышал чьи-то медленные шаги.

– Кто там? – вздрогнул он.

– Это я, Ваня, – услышал он голос Нюры.

– А, Нюрка, – обрадовался он. – Подойди. Только не высувайся, убьют. Почеши кабана.

Нюра присела над кабаном, стала чесать его за ухом.

– Видала? – довольно сказал Чонкин.

– А дальше-то что будет? – уныло спросила Нюра.

– А чего дальше? – Чонкин не спускал глаз с лежавших в грязи. – Пущай лежат, пока меня не сменят.

– А если тебе на двор надо будет?

– Если на двор… – Чонкин задумался. Но тут же нашел выход из положения. – Тогда ты посторожишь.

– А когда стемнеет? – спросила Нюра.

– И когда стемнеет, будем стеречь.

– Глупой, – вздохнула Нюра. – Они же серые. Их и сейчас в грязи не видать. А когда стемнеет, и вовсе.