Разомлевшая от таких невиданных церемоний, Большая Общая Тетрадка в клеточку подумала, что не каждый день на неё сваливаются такие дипломированные Сказочники, и поэтому дуться и обижаться ей было бы просто глупо и неприлично. Да и лежать тут одной, всеми забытой, в пыли и в темноте довольно скучно.

– А я вот тоже, – сказала она, – лежу вот тут, отдыхаю… Меня зовут Большая Общая Тетрадка в клеточку. Прошу не путать с Тетрадкой в линеечку! У меня гораздо больше полосочек, и они у меня и вдоль, и поперёк, т.е. В кле-точ-ку! – представилась она Фиме как можно более важно.

– А, понимаю – в клеточку. Это хорошо. А вы здесь что… по какому-такому делу или так просто… отдыхаете? – полюбопытствовал-таки Фимка.

– А … я… в командировке я, по обмену опытом… да – нашлась, что сказать, Тетрадочка и для пущей важности пошелестела своими листочками.

– Здорово. Ну и как? Набрались уже… опыта-то? – искренне, без всякого подвоха, поинтересовался опять Сказочник.

Но Тетрадочке показалось-таки, что он смеётся над ней, и она уже приготовилась опять обидеться на него и даже свернуться от злости в трубочку, но… но почему-то вдруг разнюнилась-разрыдалась-разревелась, заголосила во весь голос, ну совсем даже некстати.

– А-а-а! Бросили меня, кинули… потеряли, забыли, несчастную… А я…я же Большая… я Общая… я в клеточку! – ревела она и шмыгала своими листочками, – Я новая… а они… а я в клеточку…

– Ох, матушки мои! – испуганно запричитал, забегал вокруг неё маленький Фимка, – Да не плачь-ко ты так, не убивайся, Тетрадочка! Да неужто мы не придумаем чего?! Ты, да я, да мы с тобой – обязательно что-то придумаем! Вот увидишь!

– Ну, что… придумал уже? – хлюпала, потихоньку успокаиваясь, Тетрадочка, – Придумал, да?

– Думаю, думаю … – бубнил Фимка, сосредоточенно почёсывая свою лохматую рыжую головушку.

– Ах, Фимка! Ну что я такая невезучая, а? – вздохнула она, – Хотя… почему невезучая? Сама ведь, сама виновата я во всём, ох, сама…

– Как сама? Почему сама? – удивился Сказочник, – Специально, что ли?

– Да, нет… не специально… Аннушка купила для учёбы много нас тетрадочек. И в клеточку, и в линеечку, разных… Дома положила всех стопочкой на край стола, а я снизу оказалась… Обидно мне стало, что я такая Большая, Общая, в клеточку, а лежу вот тут в самом низу… ну я и заворочалась, зашелестела своими листочками. Тетрадочки-то и посыпались с меня…

Да только они тоненькие были – по столу рассыпались, а я, на радостях-то, шелестела, шелестела, да вот сюда и плюхнулась… А-а-а, Фимочка, – зарыдала она опять, – вот беда-то у меня какая… И обижаться-то мне не на кого… сама, сама во всём виновата я… ох, сама… Зазнайка глупая, воображуля несчастная, а-а-а…

– Ну, постой, не реви ты так… ну, с каждым может такое приключится… Не рассчитала, понимаешь, с кем не бывает…

– Нет, Фимка, не с каждым, а с такой как я – зазнайкой и воображулей, вот! – заревела Тетрадочка с новой силой.

– Ну, всё, всё, давай-ка мы успокоимся и подумаем лучше, как и чем тебе можно помочь, – прервал её рёв маленький Сказочник.

– Как? И чем? – вздохнула, наревевшись, Тетрадочка.

– Ну, как чем, как чем… найдут же тебя… обязательно… когда-нибудь – пытался успокоить её Фимка.

– Нет, Фима, не найдут… или уж очень нескоро, – вдруг как-то очень серьёзно сказала она, – Ты стол-то этот видел?

– Ну, да, здоровый… монстр прямо! – ответил Фимка.

– Вот, вот… Аниному дедушке ещё принадлежал, я слышала. Его и с места-то не сдвинешь… Так что лежать мне тут и лежать до скончания моего века, пока не пожелтеют и не рассыплются в прах листочки мои…беленькие…в клеточку. И, знаешь, Фима, что самое горькое и обидное для меня? – вздохнула она.

– Что, Тетрадочка?

– Знать, что погибнут мои листочки никому не нужными чистыми бумажками в клеточку. И никто и никогда не напишет в них ни единой циферки, буковки или закорючки какой-нибудь… Ведь если бы что-то в них было написано, начерчено или нарисовано, может и пригодилась бы я кому-нибудь, хоть когда-нибудь…

Тут уж не выдержал и залился слезами маленький Фимка Сказочник, заревел во весь голос, заголосил, как ему жалко стало Большую Общую Тетрадочку в клеточку. И теперь уже она, обняв его своими листочками, пыталась успокоить его.

– Тише, ну тише, Фимочка, ну что теперь зря слезы лить. Слезами горю не поможешь.

– Да, – всхлипнул Фимка, – не поможешь…чего уж там…

Но, вдруг насторожившись, он стал к чему-то внимательно прислушиваться и приглядываться, а затем и вовсе заулыбался, засмеялся и, наконец, прямо-таки завопил от какой-то непонятной своей радости.

– Сказка, сказочка моя! Новенькая! Вот она!

– Какая сказка?! Какая такая новенькая?! – ничего не понимая, спросила Тетрадочка, – Ты, Фима, падая с полки, головушкой-то не сильно бабахнулся, а?